Эмма Марс - Спальня, в которой ты есть

Однако лица мужчины и женщины не напоминали мне никого. Повидав много фотографий Андре и Гортензии Барле в их архиве в «Рош Брюн», я могла с уверенностью утверждать, что это были не они. Тогда кто же? И что делал Дэвид на этой семейной фотографии? Кем была девочка со стертым лицом и почему его вообще стерли?

Но непонятнее всего то, зачем Луи хранил ее под полом?

Я перевернула изображение, чтобы проверить, есть ли на обратной стороне надпись, но там было пусто.

Тогда я достала мобильный телефон и сфотографировала снимок, чтобы сохранить в электронной памяти аппарата.

«Разбирательство по делу Луи отложено на 24 ч.

Держу вас в курсе. ЖМЗ».

Вот такие СМС Жан-Марк Зерки отправлял своим клиентам. Ни здравствуйте, ни до свидания, ни намека на сострадание. Только канцелярская строгость. Профессионал до кончиков пальцев.

Но что бы я ему ответила, если бы он начал немного более человечный диалог? Что я истомилась в квадратных километрах нашего замка? Что провела целый день, либо плача, либо переворачивая все здесь вверх дном? Что без Луи я совсем ослабела?

Мой усатый преподаватель – если вы помните, я о нем уже говорила – имел обыкновение говорить своим студентам-журналистам: «Клише остается клише. Их количество в вашем тексте зависит от стиля. Если только вы стараетесь его соблюдать». Используя клише, я могла бы сказать, что вырывала волосы, расцарапывала кожу ногтями до крови, металась как хищник в клетке, что без своего любимого я стала лишь тенью самой себя… Все, конечно, не так, но я была недалека от этого.

Однако усатый господин и его всеобъемлющая мудрость не могли предвидеть, до какой степени физическое отсутствие моего любовника превосходило любое другое ощущение. Эротическое отсутствие, для описания которого нет ни одного клише. Я вспоминаю о своей постели, осиротевшей без него, а еще о своем рте, груди, ягодицах, лишенных их мужских дополнений и всех чувственных сочетаний, которые мы ощущали каждый день. Действительно каждый день. Уже целый год ни одного дня не проходило, чтобы мы не занимались любовью.

Открытие секретных видео в подвале немного охладило мой пыл. Любая женщина на моем месте чувствовала бы себя преданной, униженной. Любая бежала бы сломя голову от этого развратного чудовища, от этого сатира, этого помешанного.

Но я горела еще сильнее, меня пожирал огонь страсти. Было ли это сумасшествием, яростью, непристойным неистовством? Меня влекло к Луи, я чувствовала себя способной преодолеть все препятствия, чтобы оказаться рядом с ним! Могла ли я поставить это ему в упрек?

В тот день я ласкала себя много раз подряд, лежа на нашей постели, одетая в бюстгальтер и трусики из розового сатина, которые Луи подарил мне однажды вечером в «Шарме» и цена которых была обратно пропорциональна площади тела, которую они закрывали.

В тот момент я не видела, чтобы сделать для него. Что он мог бы ожидать от меня, кроме предложения воспользоваться мной? Секс стал нашим языком, немым, невидимым, и я не находила другого послания, которое могла бы направить ему в тюрьму.

Мои пальцы входили в меня с силой, почти с дикостью. Я мастурбировала так, будто ударялась о стену бешенства и бессилия, натыкающегося на мое влагалище большими выстрелами. Я рылась в нем с жестокостью голодного зверя. Оргазмы ударяли, как пощечины. Меня скручивало, как мокрое белье. Близившийся конец подарил мне странное состояние, где горечь спорила с удовольствием.

– Включи BTV! Сейчас же!

Голос Сони прозвучал как приказ. Я подумала, что случилось что-то серьезное, что-то важное. Я не смотрела этот канал с того времени, как ушла из компании и жизни Дэвида Барле. Двумя быстрыми нажатиями на пульт я включила этот канал.

– Видишь?

Я надеялась, что среди толпы журналистов окажутся Луи и его адвокат Зерки, но вместо них появилось невыразительное и неприветливое лицо пятидесятилетнего человека. «Антуан Гобэр – председатель APВУГОУ III-го округа Парижа», – гласила надпись внизу экрана.

Я узнала улицу Севинье и витрину галереи Соважа.

– Кто этот болван? – спросила я.

– Этот болван отправил твоего парня к полицейским.

– Но что такое APВУГОУ?

– Я поискала в интернете: ассоциация родителей верующих учеников государственных образовательных учреждений. Мило, да?

– Подожди… Я пытаюсь слушать.

Я добавила звук, чтобы расслышать среди всеобщего шума болтовню этого господина:

– …мы, родители учеников, не потерпим, чтобы некоторые недостойные люди под обманчивым предлогом защиты современного искусства и свободы слова выбирали наших детей для такой порнографической бомбардировки. И это прямо на выходе из учреждений, в которых они обучаются. Если мы не проявим очень твердо наше возмущение сейчас, что будет завтра? Распространение секс-игрушек в начальной школе? Это ведь совсем не шутки, правда?

– Вот так да! – вставила Соня.

– Тшшш! – остановила я ее, чтобы расслышать продолжение.

– Итак, если я вас правильно поняла, – вмешался юный голос, – вы не собираетесь отзывать иск против галереи Соважа и ее представителя, Луи Барле?

– Вы все правильно поняли. Мы не будем отзывать иск.

– Однако выставка художника, доставившая вам столько неприятностей, была аннулирована, она…

– Да, но эти изображения, которые увидели наши дети, навсегда останутся в памяти, их невозможно оттуда вытащить. Зло уже сделано. И именно от этого мы хотим защититься.

– Для болвана он очень хорошо говорит, – заключила Соня, в то время как следующий сюжет изгнал лицо Антуана Гобэра.

Я думала о том же. А еще я очень хотела оказаться на месте журналистки, задавшей вопрос.

Соня слишком хорошо меня знала. Мне не обязательно было говорить что-то, чтобы она меня поняла.

– Думаешь, нужно к нему наведаться?

– Что ты хочешь сказать?

– Я звонила в эту APВУГОУ. Я говорила своим самым сладким голоском стюардессы. Я назначила встречу с его величеством Антуаном Гобэром через два часа.

– Под каким предлогом?

– О! Я сказала чистую правду. Ну, или почти: две студентки-журналистки, которым нужно сделать доклад к завтрашнему утру, просят аудиенции. Я умею строить глазки даже по телефону.

Впервые за это время я расхохоталась, мне понравился план.

Послеобеденный ливень уже прекращался, дождь был теперь теплым и смолистым, когда мы подошли к дому номер двенадцать, что находится на весьма буржуазной улице Аркад, в нескольких шагах от Мадлен.

Секретарь в сером костюме заставил нас терпеливо ждать несколько минут, прежде чем «председатель Гобэр» соизволил нас принять.

Вживую этот человек был еще менее красивым, с его выступающей, отяжеляющей лицо челюстью.