Диана Гэблдон - Чужестранка. Книга 2. Битва за любовь

– Я дал слово не сопротивляться, но я не собирался ему помогать и просто стоял на месте как деревянный. Я думал, что позволю ему делать все, как он захочет, но не стану сам принимать в этом участия, сохраню дистанцию между ним и собою – по крайней мере мысленно…

Рэндолл усмехнулся и дернул Джейми за больную руку – достаточно сильно для того, чтобы тот повалился на постель от внезапного приступа боли. Рэндолл опустился перед постелью на колени и в несколько считаных мгновений доказал Джейми, что его представление о дистанции иллюзорно…

– Он… он сказал мне, что я восхитителен, – говорил Джейми, не глядя на меня и с неимоверным напряжением вцепившись пальцами здоровой руки в край кровати.

Я хотела остановить его, сказать ему, что нет нужды продолжать, что он не должен продолжать, но вместо этого крепко сжала губы и стиснула одну руку другой, чтобы не дотрагиваться до него.

И он поведал мне все остальное: о медленном, с наслаждением, избиении плетью, перемежаемом поцелуями; о невыносимой боли от ожогов, которая выводила его из бессознательного состояния для новых мук и унижений… Он рассказал все, запинаясь, порой со слезами, рассказал больше, чем я, казалось, могла перенести, но я перенесла и слушала его молча, как исповедник.

– Клэр, я не хотел думать о тебе… вот так, нагой, беспомощный, униженный… вспоминать, как я любил тебя. Это было бы равно богохульству. Я хотел вычеркнуть тебя из своего сознания и… просто существовать, сколько выдержу.

Но он этого не допустил.

Влага выступила у Джейми на щеках, но он сейчас не плакал.

– Он разговаривал со мной. Он все время разговаривал. Иногда это были угрозы, иногда – любовные слова, но часто он говорил о тебе.

– Обо мне?

После долгого молчания голос мой прозвучал словно хриплое карканье.

Джейми только кивнул, снова опустив глаза на подушку.

– Да, – помолчав минуту, заговорил он. – Он чудовищно ревновал к тебе, ты же понимаешь.

Нет, мне это не было понятно.

– О да. – Он кивнул еще раз. – Лаская меня, он спрашивал: «А она ласкала тебя так?»

Голос у Джейми дрогнул.

– Я не отвечал ему, я не мог бы ответить. И тогда он спрашивал, что, по-моему, почувствовала бы ты, увидев, как я… как я…

Он крепко прикусил губу, не в силах говорить дальше.

– И так все время, – справившись с собой, продолжал он, – он как бы держал тебя возле меня. Я боролся, всем своим разумом я боролся с этим наваждением… я пытался отключить разум от тела, но боль пронизывала меня, снова и снова, она была выше того барьера, который я мог преодолеть. Я боролся, Клэр, о, я сражался жестоко, но…

Он опустил голову на руки, уперся кончиками пальцев в виски, внезапно заговорил опять:

– Я понимаю, почему юный Алекс Макгрегор повесился. Я сделал бы то же самое, если бы не страшился совершить смертный грех.

Наступило молчание. Совершенно механически я обратила внимание на то, что подушка у Джейми совершенно мокрая, и хотела ее сменить. Он медленно-медленно покачал головой, глядя куда-то вниз, себе под ноги.

– Все это остается со мной, Клэр. Я не могу думать о тебе, я не могу поцеловать тебя или взять за руку, чтобы не испытывать надвигающиеся на меня страх, боль и дурноту. Я лежу здесь и чувствую, что умираю без тебя, без твоих прикосновений, но, едва ты касаешься меня, мне начинает казаться, что у меня вот-вот начнется рвота от стыда и отвращения к себе. Я даже не в силах смотреть на тебя без…

Он уперся лбом в сжатый кулак здоровой руки.

– Клэр, я хочу, чтобы ты оставила меня. Возвращайся в Шотландию, подымись на Крэг-на-Дун. Вернись на родину, к своему… мужу. Мурта тебя отвезет, я ему велел.

Он умолк. Я сидела неподвижно. Но вот он поднял голову и заговорил с решимостью и простотой отчаяния:

– Я буду любить тебя всю оставшуюся жизнь, но я больше не могу быть твоим мужем. А никем другим для тебя я быть не хочу. – Он стиснул челюсти. – Клэр, я так хочу тебя, что у меня даже кости содрогаются, но, да поможет мне Господь, я страшусь дотронуться до тебя!

Я хотела подойти к нему, но он остановил меня движением руки. Внутренняя борьба исказила лицо, голос звучал глухо, задушенно:

– Клэр, пожалуйста! Уезжай! А сейчас уйди, прошу тебя. Мне будет очень плохо, я не хочу, чтобы ты это видела.

Пожалуйста!

Я услышала в его голосе мольбу и поняла, что должна на этот раз пощадить его гордость. Встала и впервые за всю мою профессиональную практику оставила больного человека одного и без помощи, в расчете лишь на его собственные силы.

Я вышла из его комнаты оцепенелая и припала пылающим лицом к холодной и неумолимо твердой белой стене, не обращая внимания на изумленные взгляды Мурты и брата Уильяма. «Да поможет мне Господь, – сказал он. – Да поможет мне Господь, я страшусь дотронуться до тебя!»

Я выпрямилась. Ну что ж, почему бы и нет? Ведь больше некому.

В час, когда время замедлило свой ход, я преклонила колени в часовне Святого Жиля. Кроме отца Ансельма, элегантного даже в монашеском мешковатом одеянии, в часовне никого не было. Он не двигался и даже не обернулся, но живое молчание часовни охватило меня.

Я ненадолго опустилась на колени, чтобы вобрать в себя покой сумрака и отрешиться от суеты житейской. Ощутив, что сердце мое бьется в ритме ночи, я поднялась и села на одну из последних скамеек. Я сидела выпрямившись, скованная, не зная, как обратиться к молитве, не имея представления о ритуале. С чего начать? Наконец я произнесла тихо и глухо, что прошу о помощи. Пожалуйста.

Потом я сидела и ждала, пока тишина, наплывая волнами, окутает меня своим покрывалом, оградит от холода, словно плащом. Ждала, как говорил мне Ансельм, и минуты проходили несчитаной чередой.

В часовне стоял небольшой столик, накрытый полотняной скатертью. На столике находилась чаша со святой водой, рядом с чашей – Библия и еще какие-то духовные сочинения. Я встала, подошла к столику и взяла Библию; вернулась на прежнее место и положила ее на подставку перед собой. Не я первая обращалась к этому великому путеводителю в момент сомнения и тревоги. Света свечей было вполне достаточно для чтения, я начала осторожно переворачивать тонкие страницы и вчитываться в строчки прекрасной темной печати.

Двадцать первый псалом [24]…

«Я же червь, а не человек… Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей» [25].

Что ж, вполне компетентный диагноз, подумала я с некоторым нетерпением, но есть ли тут совет, как исцелить недуг?

«Но Ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя! поспеши на помощь мне. Избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою» [26].

Хмм.

Я открыла «Книгу Иова», любимую Джейми. Где-то же должен найтись действенный совет…