Диана Гэблдон - Чужестранка. Книга 1. Восхождение к любви

Ну а пришелец? Он не мог бы, попав в чужое для него время, не привлечь обостренного внимания, если бы не сообразил сразу, как осторожно следует себя вести, и не был бы при этом удачлив. Я ведь сумела же приспособиться и выглядеть современницей среди тех людей и обстоятельств, к которым и в которые попала, хотя и мой вид, и моя речь определенно возбуждали немало подозрений.

Что, если бы перемещенное лицо внешне слишком выделялось в новой обстановке или поспешило бы рассказать о том, что с ним случилось? Что касается древних времен, похоже, такого явного чужака убили бы на месте без долгих разговоров. А в более просвещенное время его, наверное, признали бы сумасшедшим и отправили в соответствующее заведение, если бы он попытался шуметь.

Подобные вещи, вероятно, происходили в течение всей истории человечества. Даже в том случае, когда тому находились свидетели, нельзя было подобрать ключ к загадке; единственный, кто мог бы рассказать, в чем дело, исчезал, а там, куда он попадал, вынужден был держать язык за зубами.

Погрузившись в размышления, я не сразу обратила внимание на приглушенные голоса и звук шагов по траве и очень удивилась, когда совсем поблизости, буквально в нескольких ярдах от меня, кто-то произнес:

– Черт бы тебя побрал, Дугал Маккензи, родич я или нет, но этого я делать не обязан.

Голос был низкий и дрожал от гнева.

– Вот как? – отозвался другой голос, слегка насмешливый. – Кажется, стоит напомнить тебе одну клятву, определившую твои обязанности. «До тех пор, пока ноги мои попирают земли клана Маккензи…» – так, кажется, было сказано…

Вслед за этими словами последовал мягкий тяжелый удар, словно говорящий топнул ногой о землю.

– А это они и есть, владения Маккензи, паренек.

– Я давал слово Колуму, а не тебе.

Так. Это Джейми Мактевиш, и нетрудно угадать, чем он недоволен.

– Это одно и то же, малый, да ты и сам знаешь.

Послышался легкий шлепок – словно бы рукой по щеке.

– У тебя есть обязанности перед главой клана, а за пределами Леоха я не только ноги Колума, но также его голова и руки.

– Никогда еще я не видел лучшего примера тому, как правая рука не ведает, что делает левая, – последовал быстрый ответ, и хотя тон голоса был горький, в нем прозвучала и некая доля издевки, подчеркнувшая резкость столкновения двух характеров. – Как ты считаешь, что сказала бы правая рука насчет левой, которая собирает деньги для Стюартов?

Дугал некоторое время помолчал, прежде чем ответить:

– Маккензи, Макбеолайны и Маквиниши – все они свободные люди. Никто не может заставить их отдать что-либо против воли, но никто и не воспрепятствует им отдать. И кто знает? Может, Колум отдаст принцу Карлу Эдуарду куда больше, чем все остальные, вместе взятые.

– Может, – отозвался Джейми. – Может, завтра с утра мы увидим дождь, а не солнечный восход. Но это не значит, что я должен стоять на верхней площадке лестницы с ведерком.

– Да ну? Но ведь ты выиграешь от победы Стюартов куда больше, чем я, парень. А от англичан ничего, не считая петли. Если ты сам не бережешь свою дурацкую шею…

– Моя шея – это моя забота, – резко перебил его Джейми. – Так же как и моя спина.

– Но не тогда, когда ты путешествуешь со мной, милый юноша, – насмешливо возразил его дядя. – Если ты хочешь послушать, что скажет тебе Хоррокс, поступай как знаешь. Но попробуй быть благоразумным, и, кстати, взялся бы ты за иголку, ведь у тебя всего одна-единственная чистая рубашка.

Послышалось движение, словно кто-то вставал со своего места на камне, а потом шаги по траве. Шаги одного человека, насколько я могла судить. Я потихоньку села и осторожно выглянула из-за валуна, за которым пряталась.

Джейми все еще был там, сидел, сгорбившись, на камне в нескольких футах от меня, опершись локтями на колени и опустив подбородок в ладони. Почти спиной ко мне. Я начала пятиться – мне не хотелось нарушать его одиночество, но он неожиданно заговорил.

– Я знаю, что вы здесь, – сказал он. – Идите сюда, если хотите.

Судя по тону, это было ему безразлично. Я поднялась и начала выбираться из своего убежища, но спохватилась, что я в нижней рубашке. Подумав, что у Джейми и без того хватает забот и нечего заставлять его краснеть при моем появлении, я накинула на себя одеяло.

Я села рядом с ним и прислонилась спиной к камню. Неуверенно взглянула на Джейми. Он не обратил на меня особого внимания, только кивнул в знак приветствия, полностью поглощенный своими размышлениями – невеселыми, судя по хмурому выражению лица. Одной ногой он машинально и безостановочно притопывал по камню, на котором сидел, и то сцеплял, то разжимал пальцы рук с такой силой, что они то и дело потрескивали в суставах.

Потрескивающие суставы напомнили мне о капитане Мэнсоне. Интендант нашего полевого госпиталя капитан Мэнсон переживал недостатки, нехватки и недопоставки, а также бесконечный идиотизм армейской бюрократии как свои личные горести и несчастья. В обычном состоянии мягкий и приятный в обращении человек, он, когда неприятности становились особенно крупными, уединялся в своем офисе и изо всех сил колотил кулаками по стене за дверью. Посетители в приемной ошеломленно наблюдали, как тонкая перегородка сотрясается от ударов. Вскоре капитан Мэнсон появлялся перед ними с разбитыми костяшками пальцев, но в достаточно уравновешенном настроении, чтобы продолжать борьбу с очередным кризисом. Со временем его перевели в другую часть, и тогда за дверью в его кабинете обнаружили в стене множество выемок размером с кулак.

Глядя теперь на молодого человека на камне, ломающего пальцы, я живо вспомнила капитана с его неразрешимыми проблемами снабжения.

– Вам надо дать выход гневу, – сказала я.

– А? – встрепенулся он, явно забыв о том, что я сижу рядом.

– Побейте что-нибудь, поколотите кулаками, – повторила я свой совет. – Вам станет легче.

Губы Джейми дрогнули, словно он собирался что-то сказать, но вместо этого встал с камня, подошел к довольно толстому вишневому дереву и нанес по стволу сильный удар. Очевидно, это показалось ему подходящим способом излияния чувств, потому что он ударил еще несколько раз по вздрагивающему дереву, вызвав обильный дождь бледно-розовых лепестков, посыпавшихся ему на голову.

Посасывая ободранные костяшки пальцев, он вернулся на место.

– Спасибо, – поблагодарил он с кривоватой улыбкой. – Может, я после этого усну.

– Вы поранили руку? – спросила я и приподнялась, чтобы осмотреть ее, но он покачал головой, легонько потирая костяшки ладонью другой руки.

– Ничего, не беспокойтесь, – сказал он.

Мы минуту постояли в неловком молчании. Я не хотела возвращаться к тому, что я только что услышала, или к более ранним событиям сегодняшнего вечера и потому сказала, только чтобы прервать молчание: