Диана Гэблдон - Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками

– Я англичанка, – сказала я, и он вздохнул с облегчением, как будто огромная тяжесть упала с его плеч.

– Великий Боже! – воскликнул он. – Значит, вы тоже протестантка?

– Нет, я католичка, – ответила я. – Но не питаю никакой ненависти к протестантам, – торопливо добавила я, заметив выражение тревоги, вновь появившееся в его глазах. – Не беспокойтесь, я никому не скажу, что вы здесь. Вы, наверное, пробрались сюда, чтобы украсть немного еды? – сочувственно спросила я.

– Воровать грешно! – в ужасе воскликнул он. – Нет, мадам. Но…

Он снова крепко сжал губы, но взгляд, брошенный в сторону дома, выдал его.

– Значит, кто-то из прислуги приносит вам еду, – догадалась я. – И вы позволяете им для этого воровать. А потом, видимо, снимаете с них грехи. Не очень-то прочны ваши моральные устои, как мне кажется. Но это, в сущности, меня не касается.

В глазах его засветилась надежда.

– Значит, я могу не опасаться ареста, мадам?

– Нет, конечно же. У меня у самой нелады с законом. Меня едва не сожгли на костре.

Сама не понимаю, почему это я так разболталась в тот момент. Может быть, потому, что впервые за долгое время встретила умного, образованного человека. Луиза была милым, добрым и преданным существом, но у нее в голове примерно столько же мозгов, сколько у кукушки в часах ее гостиной. Вспомнив о швейцарских часах, я вдруг поняла, кто был таинственным благодетелем пастора.

– Знаете, – сказала я, – если вы хотите остаться здесь, я вернусь в дом и скажу Берте или Марице, где вы.

Этот бедный человек был весь кожа да кости, ну и еще глаза. Большие и добрые. Все, о чем он думал, отражалось в них. Сейчас он, наверное, подумал о том, что тот, кто намеревался сжечь меня на костре, вряд ли был прав.

– Я слышал, – медленно проговорил он, вновь коснувшись своего креста, – об англичанке, которую парижане называют Белой Дамой. Она – коллега Раймона-еретика.

У меня вырвался тяжелый вздох.

– Да, это я. Но я вовсе не являюсь коллегой господина Раймона. Он просто мой хороший знакомый.

Заметив, что пастор опять взглянул на меня недоверчиво, я принялась читать молитву.

– Не надо, не надо, мадам, пожалуйста. – К моему удив лению, он опустил крест и улыбнулся. – Я тоже знаком с мэтром Раймоном и знал его еще в Женеве. Там он слыл известным целителем и отменным знатоком трав. Ну а сейчас, боюсь, он занялся темными делами, хотя это только слухи и ничего не доказано.

– Не доказано? А что именно? И что вообще вы имеете в виду, когда говорите о Раймоне-еретике?

– Вы не знаете? – Широкие брови высоко поднялись над карими глазами. – Значит, действительно не сотрудничали с господином Раймоном и не знакомы с его деятельностью.

Он заметно оживился.

– Деятельностью?

В моем представлении это слово не выражало и в самой незначительной мере того чуда, которое он сотворил со мной. Его руки исцелили меня, поэтому я покачала головой.

– Я ничего не знаю, но хочу, чтобы вы рассказали мне обо всем. О, да что же я стою здесь и болтаю, вместо того чтобы прислать сюда Берту с едой.

Он махнул рукой с некоторой долей достоинства:

– Это не срочно, мадам. Телесные страдания – ничто в сравнении со страданиями душевными. Католичка вы или нет, но вы были добры ко мне. Если вы не участвуете в оккультной деятельности господина Раймона, то необходимо вас предостеречь заранее, пока не поздно.

Не обращая внимания на грязь и скользкие доски пола, он уселся, прислонившись к стене, и грациозным жестом пригласил меня последовать его примеру. Заинтригованная, я присела рядом, подобрав юбки, чтобы не испачкать.

– Не доводилось ли вам слышать о человеке по имени дю Карафур, мадам? – спросил пастор. – Нет? Его имя хорошо известно в Париже, но вам лучше не упоминать его. Этот человек был организатором и вдохновителем неслыханных злодейств и преступлений, проводимых под видом оккультных церемоний. Я не в силах заставить себя даже упомянуть о тех действиях, которые тайно совершались с его благословения – и кем? Родовой знатью! И это они называют меня колдуном, – пробормотал он, с трудом переводя дыхание.

Он поднял свой костлявый перст, как бы желая удержать меня от готовых сорваться с языка возражений.

– Я отдаю себе отчет, мадам, в том, что многие слухи не имеют под собой реальных оснований – кому это может быть известно лучше, чем нам с вами? Деятельность же дю Карафура и его последователей известна буквально всем, потому что за нее он был предан суду, заключен в Бастилию и недавно сожжен на костре.

Я вспомнила слова, недавно сказанные Раймоном как бы между прочим: «Ни один человек не был сожжен в Париже в течение самое малое двадцати лет».

Меня охватила дрожь, невзирая на теплую погоду.

– И вы считаете, мэтр Раймон был связан с этим дю Карафуром?

Пастор нахмурился, с задумчивым видом почесывая лохматую бороду.

«Не исключено, что у него есть вши и гниды», – подумала я.

– He берусь утверждать. Никто не знает, откуда появился этот самый господин Раймон. Он говорит на нескольких языках и почти без акцента. Весьма загадочный человек, этот Раймон, но я могу поклясться именем Бога, он хороший человек.

– Я тоже так думаю, – улыбнулась я.

Он кивнул, тоже улыбаясь, но потом сразу же сделался серьезным.

– И все же, мадам. Находясь в Женеве, он переписывался с дю Карафуром. Он сам рассказывал мне об этом. Он посылал ему травы, эликсиры, высушенные шкуры животных. И даже какую-то редкостную рыбу, которую вылавливают в темных глубинах морей. Эта рыба на редкость страшная – огромная зубастая пасть и почти никакой плоти, а вместо глаз два крошечных, словно фонарики, огонька.

– В самом деле? – завороженно спросила я.

Пастор Лоран пожал плечами:

– Все это может оказаться вполне невинным занятием, конечно. Но он исчез из Женевы, как только дю Карафур попал под подозрение. После казни дю Карафура я услышал, что мэтр Раймон основал дело в Париже, а также продолжил нелегальную деятельность дю Карафура.

Я хмыкнула, вспомнив, что жилище Раймона и его кабинет были расписаны каббалистическими знаками для отпугивания тех, кто верит в них.

– Расскажите еще что-нибудь.

Брови преподобного Лорана поползли кверху.

– Нет, мадам, – произнес он довольно неуверенно. – Больше я ничего не знаю.

– Мне тоже нечего сказать, – заверила я его.

– Правда? Это хорошо.

Он помолчал немного, затем, как бы решившись, доверительно наклонился ко мне.

– Простите, если я затрону болезненную для вас тему, мадам. Берта и Марица рассказывали мне о вашей утрате. Примите мои соболезнования, мадам.

– Благодарю, – ответила я, рассматривая полоски света на полу.

После небольшой паузы в разговоре пастор деликатно осведомился: