Диана Гэблдон - Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками

– Да.

Не спуская с меня глаз, одной рукой придерживая за руку, другой он сорвал кустики крапивы – один, два… десять…

– Крестьяне Гаскони стегали своих неверных жен крапивой, – сказал он.

Опустил пучок крапивы мне на грудь, я задохнулась от неожиданности и боли, а на груди, словно по волшебству, выступили красные пятна.

– Ты хочешь, чтобы я продолжал? Ты хочешь, чтобы я наказал тебя таким образом?

– Если… если тебе так хочется.

Губы мои так сильно дрожали, что я с трудом могла разговаривать. Несколько кусочков земли с корней крапивы упали мне на грудь, один скатился вниз.

«Это от толчков сердца», – подумала я.

Грудь продолжала пылать огнем от крапивы. Я закрыла глаза и живо представила, что будет дальше со мной, но вдруг рука Джейми, сжимающая мою, ослабла. Я открыла глаза и увидела его, сидящего возле меня, скрестив ноги. Пучок крапивы валялся далеко в стороне. Жалкая улыбка блуждала на его губах.

– Когда я выпорол тебя первый раз – вполне заслуженно, – ты поклялась, что выпустишь мне кишки моим же собственным кинжалом. Теперь ты хочешь, чтобы я отхлестал тебя крапивой.

Он медленно покачал головой в некоторой растерянности:

– Значит, ты так высоко чтишь мое мужское достоинство?

– Значит, чту, черт тебя побери!

Я села, обхватила его за плечи и, к нашему обоюдному удивлению, крепко поцеловала его, хотя и неумело. Я почувствовала, как он невольно встрепенулся, крепко прижал меня к себе, отвечая на мой поцелуй. Потом всем телом навалился на меня, так прижав к земле, что я лишь с трудом могла перевести дух. Его широкие плечи заслонили яркое солнце. Я не могла пошевелить ни рукой ни ногой. Я была целиком в его власти.

– Вот так, – прошептал он.

Его взгляд пронзил меня насквозь, так что я вынуждена была зажмуриться.

– Как ты и хотела, я накажу тебя.

Его бедра властно заявили о себе, и я почувствовала, как мои ноги покорно раздвигаются под натиском его страсти.

– Никогда! Скажи, что никогда ни один мужчина не будет обладать тобой. Смотри мне в глаза! Обещай! Вот, смотри на меня! Клэр!

Он стремительно, с силой, вошел в меня. Я застонала и отвернула бы от него голову, но он крепко держал мое лицо ладонями, заставляя смотреть ему в глаза, видеть его большой сладострастный рот, кривившийся от боли.

– Никогда! – произнес он более мягко. – Потому что ты принадлежишь только мне. Ты жена моя, сердце мое, душа моя.

Я не могла пошевелиться под тяжестью его тела, но соприкосновение нашей плоти было так сладостно, что мне хотелось этого снова и снова. Еще и еще.

– Моя, только моя, – шептал он, тяжело дыша и давая мне то, чего я так страстно желала.

Я извивалась под ним, словно желая ускользнуть, изгибалась дугой, устремляясь ему навстречу. Он распластывался на мне, вытянувшись во весь свой рост, и оставался несколько мгновений неподвижным.

Трава подо мной была жесткой и колючей, запах сломанных стеблей таким же терпким, как запах мужчины, овладевшего мной.

Груди мои расплющились под ним, я чувствовала легкое покалывание волос на его груди, когда наши тела, сомкнувшись, двигались в размеренном ритме взад-вперед. Я уворачивалась от него, разжигая в нем неистовую страсть. Я чувствовала, как напрягаются и дрожат его бедра, когда он наконец входил в меня.

– Никогда, – шептал он.

– Никогда, – вторила я и закрывала глаза, не в силах вынести его пронзительный взгляд.

Ласковые, властные прикосновения заставляли меня снова устремляться ему навстречу.

– Нет, моя англичаночка! – нежно сказал он. – Открой глаза. Смотри на меня! Вот оно, твое наказание, и мое тоже. Посмотри, что ты сделала со мной, как я вижу, что сделал с тобой. Посмотри на меня.

И я смотрела, словно пленница, прикованная к нему. Смотрела и видела на его лице страдания, и боль его души, и силу страсти, и любовь ко мне. Но его глаза не давали мне возможности заплакать. Они притягивали мой взгляд и делали его бездонным, как соленое море. Его тело держало меня в плену, заставляя покоряться его силе, подобно тому как западный ветер надувает паруса баркаса.

Я устремлялась в него, как он – в меня, пока последние вспышки страсти не начали сотрясать меня. Тогда он вскрикнул, и мы вместе закачались на волнах счастья, не отрывая глаз друг от друга.

Жаркое полуденное солнце раскалило белые известняковые горы. Я повела глазами и вскоре нашла то, что искала. В одной из трещин огромного известнякового валуна росло нужное мне сейчас растение – алоэ. Я сорвала его, оторвала один листок и выдавила несколько капель на обожженную крапивой ладонь Джейми.

– Лучше теперь? – спросила я.

– Намного. – Джейми сжал пальцы, морщась от боли. – Здорово кусается и жжется эта крапива.

– Конечно.

Я оттянула ворот своей блузы и выжала несколько капель алоэ себе на грудь. Прохладный сок тут же принес облегчение.

– Я рада, что ты не исхлестал меня всю, – сказала я, искоса взглянув на пучок крапивы, валявшийся неподалеку.

– Не говори так, англичаночка, не нужно меня искушать, – ответил Джейми, наклоняясь и нежно целуя меня. – Дорогая моя, клянусь, что я никогда, ни в горе, ни в ярости, не подниму на тебя руку. В конце концов, – мягко добавил он, – я и так причинил тебе немало боли.

От внезапно нахлынувших воспоминаний у меня на глазах выступили слезы, но мне хотелось хоть как-то облегчить его боль.

– Джейми, – сказала я дрожащим голосом. – Ребенок… Тут не было твоей вины. Поначалу именно так я считала, но поняла, что ошибалась. Я думаю, что так бы случилось независимо от того, убил ты Джека Рэндолла или нет.

– Ты так думаешь? Возможно. – Он прижал мою голову к своей груди. – Мне стало немного легче от твоих слов, хотя ребенок значил для тебя не меньше, чем Фрэнк. Ты простишь меня за это?

В глядевших на меня глазах была тревога.

– Фрэнк… – встрепенулась я. – Но… тут нечего прощать.

Неожиданно мне пришла в голову мысль, что, возможно, он не знает о том, что Джек Рэндолл жив. Ведь Джейми заключили под стражу немедленно после дуэли. Но если он не знает… Я с трудом перевела дыхание. Лучше, если он узнает об этом от меня.

– Ты не убил Джека Рэндолла, Джейми.

К моему большому недоумению, он не казался удивленным или потрясенным. Он покачал головой, и солнце заиграло в его рыжих волосах. В тюрьме они основательно отросли, и ему приходилось постоянно отбрасывать их назад.

– Я это знаю, англичаночка.

– Знаешь? Но… тогда… – Я растерялась.

– А больше тебе ничего не известно? – медленно произнес он.

У меня похолодели руки, невзирая на жаркий день.

– Не знаю… что?

Он закусил нижнюю губу, стараясь не встречаться со мной глазами. Тяжело вздохнул.