Николь Фосселер - По ту сторону Нила

Это она, со свойственным ей простодушным упрямством, повсюду следовала за его инвалидным креслом. И смотрела на него, точно Генри на кусок пирога, и не отставала, даже если он обзывал ее глупой гусыней или кричал, чтобы она оставила его в покое.

Наконец она прекратила ворковать и сюсюкаться и теперь что-то напевала себе под нос.

– Ну а теперь ты должен мне помочь, – вдруг прошептала она.

И Стивен сжался, как будто для того, чтобы стать легче, когда она обхватила его руками сзади и посадила. Он вздрогнул, когда Бекки бросила ему на грудь стопку белья, прямо на протянувшийся через плечо припухший шрам.

– Это ты можешь надеть сам. – Стивен, моргая, уставился на аккуратно сложенную майку и рубаху. – А я сейчас вернусь.

Она вышла и некоторое время гремела тазом в ванной комнате.

Стивен быстро проскользнул в чистое белье, застегнул последние пуговицы на рубахе и снова лег. Он повернулся на бок, погрузившись щекой в мягкую подушку, и пожелал себе немедленной смерти. Собственно говоря, он был бы уже мертв, если б не Бекки. И навсегда избавлен от своей жалкой жизни.

В лазарете в Корти, а потом в Каире и во время долгого возвращения в Англию они с Ройстоном много говорили о самоубийстве графа. Стивен путешествовал на носилках, что было не только унизительно, но и мучительно, из-под Абу Клеа в Корти, а оттуда – вверх по Нилу до Каира. Как же он понимал старого графа! Самоубийство – смертный грех, Стивен знал это, а потому старался радоваться тому, что не погиб, в отличие от Саймона и Джереми. И все же он не видел другого выхода справиться с тем существованием, которое уже не мог назвать жизнью.

«Это просто шок, шок», – уверял он себя на поле под Абу Клеа, когда все было кончено и Ройстон протянул ему свою огромную, как медвежья лапа, руку, но Стивен уже не чувствовал ног. «Это шок, временный паралич», – повторял он, когда валялся в лазаретах и трясся на носилках. С тем, что он никогда больше не ощутит росистой травы под босыми ногами, нагретой солнцем земли или песка, как тогда, в Тринкитате, Стивен смог бы, пожалуй, как-нибудь примириться, равно как и с тем, что проведет остаток дней в инвалидном кресле. Однако существование беспомощного ребенка оказалось для него, взрослого мужчины, невыносимым. Как и этот постоянно преследовавший его запах, которого не могла перебить ни одна туалетная вода, и вечное ощущение нечистоты, даже сразу после мытья.

И это не клинок и не острие копья сломало ему позвоночник, а камень. Самый обыкновенный острый камень, прилетевший невесть откуда. Стивен чувствовал себя не героем, а жертвой несчастного случая.

Битва при Абу Клеа, с брызжущими кровью, растерзанными телами и смертельным ужасом, преследовала его ночами, как и Эль-Теб, и Тамаи. Это был недолгий, прерывистый полусон, из которого Стивена вырывал его же собственный крик. Но, как бы ни оплакивал Стивен Саймона и Джереми, возможность разом покончить со своим жалким существованием привлекала его все больше. А там – кто знает? – вдруг Господь смилуется над его бессмертной душой и пошлет ее туда, где она встретится с Джереми и Саймоном, которых ему сейчас так не хватало.

Он даже не мог злиться на Бекки за то, что она сорвала его план. На ее месте он, вероятно, поступил бы так же. Весь копившийся в нем месяцами гнев выплеснулся наружу вместе со слезами.

– Не бойся, – прошептала рядом Бекки. – Я только чуть поверну тебя.

Стивен кивнул и закрыл глаза. Он моргнул, когда кровать качнулась, успев заметить краем глаза, как Бекки скинула туфли и вытянулась с ним рядом на матрасе, и снова зажмурил веки. Наконец любопытство пересило стыд, и Стивен медленно открыл глаза. Бекки все еще лежала рядом с тихой улыбкой на лице. Некоторое время они не двигались и не разговаривали. Стивен ждал, что у него перехватит дыхание от близости девушки. Но все получилось наоборот: дышать он стал ровней и глубже, пульс успокоился.

– Где ты всему этому научилась? – спросил Стивен в подушку. – Тому, что сейчас делала?

Бекки покраснела.

– У меня есть книги по сестринскому делу. Кроме того, я расспрашивала сиделок, когда тебя не было поблизости.

Стивен кивнул. Его тронула забота Бекки, хотя он не вполне понимал ее причину.

– Тогда мы с тобой оба книжные люди, – заметил он, играя бахромой наволочки. – Этот «Манфред» Байрона… Удивительная вещь! – Рот Стивена дернулся, и он поправил кончик подушки. – Я далеко не сразу это понял.

Бекки приподнялась и посмотрела на него сверху вниз.

– Расскажешь мне?

– Только не сегодня, – кивнул Стивен. – Я устал.

– Завтра?

Он кивнул и замер, залюбовавшись ее счастливым лицом. Потом невольно протянул руку, коснулся кончиками пальцев ее щек и удивился мягкости ее кожи. Не отрывая от него глаз, Бекки придвинулась ближе, пока он не почувствовал ее тепло на своем лице и груди. Стивена окутал запах, напомнивший ему о свежевыпеченном хлебе и спелых грушах прямо с дерева. А потом Бекки осторожно потрогала его губы. Стивен снова прикрыл веки. Ее руки были еще холодными от воды и пахли лавандой. Бекки осторожно поцеловала Стивена в нос, а потом в лоб и щеки, и в животе у него приятно защекотало. Он удивленно распахнул глаза. Бекки улыбалась, и на лице Стивена тоже мелькнула чуть заметная улыбка.

Запрокинув голову, Грейс любовалась величественным кафедральным собором. Его кресты высоко вознеслись над крышами городских домов, словно для того, чтобы кому-то было удобней надзирать оттуда за людскими душами. Это массивое здание за вытянутым ребристым фасадом, с узкими стрельчатыми окнами и шпилями, будто вот-вот готовыми поцарапать небо, смотрелось действительно впечатляюще.

Грейс еще раз посмотрела в листок с адресом, огляделась и пошла в гору, спотыкаясь о выпуклые камни извивающейся впереди узенькой мощеной улочки. По обе ее стороны стояли, тесно прижавшись друг к другу, трехэтажные дома из красного кирпича с белыми наличниками. Черепица на старых крышах лежала неровно и казалась в спешке набросанной на стропила. Грейс остановилась перед черной лакированной дверью и, убедившись в том, что не ошиблась, вошла.

Темная лестница пахла плесенью. От волнения Грейс тяжело дышала. Поднявшись на нужный этаж, она постучала молотком в такую же, как в подъезде, черную деревянную дверь.

Изнутри послышались шаги.

Мать Джереми предстала перед ней в черном платье. Хотя в помещении было темно, Грейс увидела, что лицо миссис Данверс выглядит еще более усталым, чем пять лет назад, и морщин на нем стало больше.

– Добрый день, миссис Данверс, – сказала Грейс.

Рукопожатие миссис Данверс оказалось теплым и напомнило Грейс день их первой встречи.