Николь Фосселер - По ту сторону Нила

Только после этого ноги ее подкосились, а руки обмякли. Грейс почувствовала, как болит от отдачи запястье и дрожат растянутые сухожилия большого пальца. Она упала на колени, отчаянно растирая мокрые глаза рукавами своего платья, и сама не знала, плачет она или это слезятся воспалившиеся от порохового дыма глаза.

– Вставай, мисс Грейс! – зарычал Аббас и, поскольку Грейс его не слышала, подхватил ее под мышки и поднял с земли. – Вставай!

Он отряхнул от песка револьвер и ее платок и сунул ей в руки. Робкими, угловатыми движениями, под строгим, почти ожесточенным взглядом драгомана Грейс спрятала оружие в карман штанов, пригладила волосы и обмотала голову выгоревшей на солнце полоской ткани.

Подняв глаза на Аббаса, Грейс заметила свисающую с рукава его куртки полоску ткани и под ней пятно черной, как деготь, крови.

– Подожди…

Грейс надорвала подол своего балахона по боковому шву. Иссушенная ветром и солнцем, ткань стала ломкой, словно сухой лист.

Аббас нетерпеливо махнул рукой.

– Подожди, я сказала… Сними куртку!

Аббас повиновался. Грейс зажала один конец импровизированного бинта между зубами и закатала рукав его куртки почти до самого плеча, обнажив большую, мускулистую руку.

– Держи!

И пока Аббас придерживал над раной ткань рукава, Грейс ловкими и уверенными движениями перебинтовала ему рану, аккуратно завязав концы повязки.

– Мы едем дальше, – объявил он.

– Да, – только и смогла сказать на это Грейс, осторожно убирая его руку и опуская рукав.

Она знала, что все равно не сомкнет глаз в эту ночь.

И не столько то, что она убивала людей, ужасало Грейс, сколько то, с каким хладнокровием она это делала. Осознание этого вдруг наполнило сердце Грейс леденящим ужасом, и она мотнула головой, словно пытаясь его стряхнуть.

– Молодец, – прошептал Аббас, слегка надавливая на плечо Грейс своей огромной, как медвежья лапа, ладонью, и почти нежно добавил: – Сердце воина.

Солнце слепило глаза, и Джереми прищурился. Там, на краю площади, теснилось множество мужских силуэтов. И вся эта темная, шевелящаяся масса двигалась ему навстречу. Джереми прошиб пот, и страх сдавил грудь железными тисками. Напрасно убеждал он себя, что бояться нечего и что он ни в чем не виноват. Разве это имело какое-нибудь значение? Только не здесь, не в Омдурмане, где судьбы узников порой решало настроение охранника или прихоть Идрис эс-Сайера, над которым властвовал лишь всемогущий Халифа.

Наконец тени обрели отчетливые очертания и краски. Джереми не особенно успокоился, различив Рудольфа Слатина в окружении дервишей. Сознание его сразу же обострилось, а мускулы тела напряглись. Однако Джереми ничем не выдал волнения, опуская закованные в кандалы ноги со своей деревянной лежанки и принимая сидячее положение. Слатин тотчас направился к нему, отделившись от толпы своих постоянных спутников.

– Ассалям алейкум , солдат, – проговорил он, прикладывая к груди сложенные вместе ладони.

– Здравствуйте, господин Слатин, – ответил Джереми по-немецки.

Австриец поднял мохнатые брови.

– Вы говорите на моем родном языке?

– Немного.

Кроме стихов Бодлера, Джереми иногда вспоминал французские, немецкие или арабские слова, придумывал и сам решал математические задачи. Все это помогало ему не впасть в безумие, пока он лежал в лихорадке. Только сейчас он окончательно убедился в том, что ему удалось сохранить рассудок. До беседы со Слатином полной уверенности в этом у него не было.

– Вы позволите?

Слатин указал на ангареб – низенький помост из перетянутых полосками кожи досок, на котором сидел Джереми, и, получив согласие пленника, опустился рядом с ним.

Он взял в руки маленькое издание Корана на французском языке, которое только что читал Джереми.

– Уже одумались?

– Ни в коем случае, – покачал головой Джереми. – Просто это единственная книга, которая есть здесь в моем распоряжении.

– Напрасно. – Слатин пожал плечами и отложил Коран в сторону.

– Уж не вам ли я обязан всем этим?

Джереми развел руками. Последние несколько дней он провел здесь, сидя на ангаребе под пальмовым навесом. Сюда ему приносили еду и воду, а вместо старых штанов, изодранных кнутом и насквозь пропитавшихся гноем и кровью, дали чистую джиббу.

– Вы сильно преувеличиваете мои возможности, – покачал головой Слатин. Потом посмотрел на зарибу и кусок каменной стены вокруг Сайера и осторожно добавил: – За то, что о вас позаботились в медицинском плане, освободили от работ на кирпичном заводе и вытащили из камеры, вы должны благодарить исключительно Халифу. – Джереми заметил, что при упоминании омдурманского владыки стражи Слатина напряглись, а сам он нервно заломил пальцы. – После вашей крайне неудачной попытки бежать, – австриец насмешливо взглянул на Джереми, – Халифа захотел узнать о вас больше. Я мог рассказать ему очень немного. – Джереми не отвечал, и Слатин тоже на некоторое время будто задумался. – Как солдат… – неожиданно продолжил он, – вы должны понимать толк в порохе… Другими словами, можете ли вы наладить производство селитры?

Черный порошок на три четверти состоял из селитры, которая входила в его состав наряду с древесным углем и серой. Это Джереми знал, равно как и то, что ее можно добыть из почвы, богатой определенными солями. Джереми читал об этом давным-давно, в той жизни, когда еще был самонадеянным кадетом Сандхёрста. Химия взрывчатых веществ, пусть даже и на чисто теоретической основе, входила в обязательную часть курса и в экзаменационные билеты. Джереми подумал, что теперь все это могло бы ему пригодиться. Если, конечно, Халифа не готовит ловушку.

– Не исключено, – ответил он Слатину.

Тот сухо рассмеялся:

– Вы действительно так ничего и не поняли. Здесь, в Омдурмане, возможны только два варианта ответа: «да» или «нет».

Джереми замялся.

– В таком случае для начала я хотел бы кое о чем спросить вас. – Он понизил голос почти до шепота: – Как мне отсюда выбраться?

Глаза Слатина заблестели и стали прозрачными.

– Вы в своем уме? – воскликнул он. – Разве вы не видите, что это невозможно? Или я, по-вашему, никогда не пытался сделать ничего подобного? Даже если вы выйдете отсюда, – он обвел рукой, показывая на ограду вокруг Сайера, – даже если Халифа снимет с вас оковы, как когда-то с меня, из Омдурмана вам не выбраться! Подумайте сами, куда вы направитесь? И главное – как? Пешком вам далеко не уйти, особенно без воды. И ни один караван, ни один лодочник вас, белого, с собой не возьмет. Никто не продаст вам ни верблюда, ни еды, потому что все будут подозревать в вас беглого. Слишком велик у людей страх навлечь на себя гнев Халифы. А если вы попытаетесь что-нибудь взять сами, вас ждет виселица. – Слатин замолчал, словно обдумывая собственные слова. – Послушайте, будьте благоразумны. Переходите в ислам и присягните на верность Халифе. Возьмите себе жену, сделайте ей пару ребятишек – здесь на это смотрят благосклонно. А потом спокойно дожидайтесь перемены ветра.