Николь Фосселер - Сердце огненного острова

– Те три горы на Кракатау… Тоже вулканы? – спросила Якобина, шагая рядом с майором по песку.

– Да. – Он снова усмехнулся. – Но могу вас успокоить: сколько люди помнят, все три огненные горы находятся в глубоком сне. Вероятно, они давно потухли.

– Глядите! – крикнул Йерун и протянул к ним руки, полные раковин.

– Гляди! Ида тоже! – эхом отозвалась его сестренка и тоже показала на ладошке найденные ракушки. Ее глаза сверкали от гордости.

Майор и Якобина изобразили бурный восторг, а Якобина позаботилась о том, чтобы дети сложили свои раковины в две кучки на сухом песке, где до них не достанут волны. Потом все четверо вошли в воду.

Там, где Йерун еще доставал ногами дна, майор нырнул возле него в воду и показал, как нужно правильно работать руками и ногами. Потом взял мальчика за талию, и тот попытался повторить движения отца. Тем временем Якобина держала Иду на воде – разумеется, девчушка не хотела отстать от своего брата. Она так рьяно била руками и ногами, что Якобина мгновенно промокла. Один раз Ида глотнула соленой воды, закашлялась и заплакала, но быстро успокоилась и захотела немедленно продолжить урок плавания. Удовольствие, которое дети получали от движения в морской воде и от игры с отцом и нони Биной, продолжилось на мелководье, где они устроили бурное морское сражение. Их хохот разносился далеко по берегу. Якобине было приятно видеть, как наслаждался майор возней с детьми. Его глаза сверкали; он выглядел помолодевшим и даже беззаботным, ну, а уж Йерун и Ида просто захлебывались от счастья.

Лишь одна мысль омрачала радость Якобины: это госпожа де Йонг должна была играть здесь со своим мужем и детьми, а не она, Якобина, гувернантка и домашняя учительница. Потом она подумала о маленьком Ягате, который имел такое же право находиться здесь и играть с отцом и единокровными братом и сестрой. Ягат остался в своем кампонге в Батавии, а его мать Мелати жила тут, на Суматре, и заботилась о Йеруне и Иде, а не о родном сыне. Якобина чуть не заплакала, вышла из воды и села на песок.

– Что с вами, фройляйн ван дер Беек? – крикнул ей майор, потом выпрямился и вытер ладонью мокрое лицо и волосы.

– Иди сюда, нони Бина! – настаивал Йерун.

– Дааааа! – визжала Ида, прыгая в воде.

– На сегодня с меня хватит, спасибо, – отмахнулась Якобина и поскорее отвернулась. Ей было неловко глядеть на майора; мокрая рубашка и штаны прилипли к его телу, и под ними явственно вырисовывались сильные мышцы и другие, сокровенные части его тела.

Ее взгляд задержался на островах Себуку и Себеси и направился дальше, по плавному изгибу светлой песчаной полосы, которая одновременно соединяла и отделяла темно-зеленые джунгли и голубую, сверкающую воду залива. Эта полоса словно бы вела в другой мир, и Ява, несмотря на свою близость, казалась бесконечно далекой.

Темная тень омрачала райскую жизнь Якобины – она давно ничего не слышала о Флортье. Она понимала, что два раза подряд разочаровала свою подругу; в первый раз, когда посещение Расамалы не состоялось из-за спешного отъезда, а во второй, когда она из-за переезда на Суматру не смогла присутствовать на ее помолвке. На первое письмо с извинениями Флортье еще ответила, хоть и с легкой обидой; со второго, которое Флортье, вероятно, получила в день торжества, царило молчание. Хуже всего была неизвестность. Не проходило и дня, чтобы Якобина не думала о подруге, не страдала из-за того, что внезапно прекратилась их дружба, поначалу такая нерешительная, но потом прочная.

Слеза поползла по ее щеке и смешалась с соленой водой на коже.

Где же ты, Флортье?

Флортье уныло рухнула на подернутый сыростью ротанговый стул, стоявший на веранде с треснувшими каменными плитами, сняла шляпу и швырнула ее на соседний стул, где лежала сумочка. Флортье было жарко, ее ступни горели; ради экономии она привыкла ходить пешком, а не ездить на трамвае или в наемном садо .

К низкой балюстраде, отделявшей участок от улицы Нордвейк, прислонился официант, скрестив на груди руки. Он вполголоса болтал по-малайски с другим туземцем, который сидел на длинной скамейке на берегу канала Моленвлиет. Их беседе не помешало, когда коляска, медленно ехавшая по Нордвейк, на несколько мгновений отгородила официанта от собеседника. Он лишь стал громче кричать, перекрывая стук копыт и скрип колес, и сразу понизил голос, когда помеха удалилась. Собеседник кивнул головой в сторону Флортье. Официант оглянулся через плечо и помрачнел, но все-таки зашагал через вытоптанную лужайку на веранду.

– Да? – рявкнул он.

– Пожалуйста, стакан лимонада, – сказала Флортье. – И… – Она понизила голос. – У вас найдется что-нибудь покрепче – виски, к примеру? Не обязательно высшего качества. – Она покраснела; ей было неприятно спрашивать о цене; она понадеялась, что цена виски будет доступной. Официант молча удалился.

– Ой, еще принесите газету, пожалуйста! – крикнула она вслед, прежде чем он скрылся в дверях, не удостоив ее взглядом.

Флортье вздохнула. Она с сожалением вспоминала отели «Дес Индес», «Недерланден», «Кавадино» и «Гранд Отель Ява». Места, куда она давно уже не отваживалась заходить. Как-то раз, после возвращения из Преангера, она зашла в «Кавадино», там за соседним столиком сидели два приятеля Эду. При виде нее они зашушукались, стали усмехаться, и Флортье сбежала еще до прихода официанта. Между тем она уже не могла позволить себе такую роскошь, как пообедать там или даже что-то выпить. В «Европе» было гораздо дешевле и, если не считать неприветливого персонала, довольно симпатично. Отель находился не на том берегу канала, где стояли дорогие отели, клуб «Гармония» и элегантные магазины, а на другом, на Ганг-Тибо, маленькой улочке, примыкавшей к улице Нордвейк, в начале одноименного городского района. В саду отеля росли тропические деревья-великаны, они дарили приятную прохладу и смягчали жалкое впечатление от фасада отеля с выгоревшей вывеской, а в стрекоте цикад было что-то веселое и одновременно успокаивающее. Всегда, когда Флортье приходила сюда, ей казалось, что она может перевести дух и на пару часов забыть про свои заботы.

В нескольких столиках от нее раздался пронзительный смех. Она боязливо оглянулась и с облегчением вздохнула, увидев, что смеялись не над ней. Там сидели две женщины над скромным рейстафелем. У Флортье сжался желудок; сегодня она еще ничего не ела; пожалуй, нужно что-нибудь заказать. В отеле, где она жила, можно было питаться два раза в день, заплатив пятьдесят пять флоринов в месяц: большая сумма, если учесть, что Флортье целыми днями ходила по городу в поисках работы. Поэтому она покупала еду на базаре или у уличных торговцев, скромную, маленькими порциями, но дешево, да у нее и аппетита-то особого не было.