Николь Фосселер - Сердце огненного острова

– Благодарю, – смущенно пробормотала она; он отпустил ее локоть, и она повернулась.

Холтум наклонился, поднял туфельку и посмотрел на нее. Потом, растянув губы в озорной улыбке, опустился на колено и развел руки в галантном жесте.

– Позвольте? – Он показал рукой на край ее юбки.

Ее губы дрогнули; она кивнула, подобрала подол и протянула ему ножку. Правой он взял рукой ее за пятку, и Флортье словно ударило током. Он бережно надел туфельку сначала на ее пальцы, потом на всю ступню и при этом погладил большим пальцем по внутренней стороне стопы, до косточки. Флортье блаженно вздохнула, теплая волна побежала вверх по ноге и еще выше, внутрь тела.

И тут же ее захлестнуло сожаление, когда он отпустил ее ногу, так медленно, словно ему не хотелось этого.

– Среди твоих лошадей есть белая? – тихо спросила она.

Он выпрямился.

– Нет, только буланые и игреневые. Почему ты спрашиваешь?

– Просто так.

Она с огромным трудом оторвала от него взгляд, от этого могучего, невозмутимого великана. Под грубой, мужественной оболочкой билось сердце, способное на тепло и нежность, а его глаза светились синевой даже теперь, в сумерках нового дня.

Неподалеку раздалось конское ржание. Дольше медлить не было смысла, ей пора было возвращаться к Киан Джаю.

Холтум сунул руки в карманы.

– Береги себя, Цветочек.

– Попытаюсь, – ответила она сдавленным голосом, чуть не плача. – Ты тоже будь осторожнее.

Она не без усилия повернулась, сбежала с веранды и пошла через двор. Сухая земля потрескивала под ее подошвами. За кованой оградой она различила в сумерках очертания ландо Киан Джая.

Флортье даже не нужно было оглядываться, она и так знала, что Джон Холтум смотрел ей вслед. Она ощущала спиной его взгляд, ласковый и ободрительный, и на ее губах играла счастливая улыбка.

Утреннее солнце уже пробивалось яркими полосками сквозь щели в ставнях, когда Флортье вернулась в свою комнату и подошла к кровати. Она небрежно, даже шаловливо скинула с ног туфли.

– Ну как, отодрал он тебя? – раздался за ее спиной ехидный голос Киан Джая.

Флортье повернулась. Он стоял в дверях, опираясь локтем о косяк.

Она насмешливо скривила губы.

– Да, еще как! По-настоящему! Я даже слышать и видеть перестала! У него такой огромный…

Она даже не пыталась убежать, когда он вздрогнул и набросился на нее; она не пыталась уклониться или пригнуться, когда он ударил ее по щеке тыльной стороной ладони так, что у нее полетели искры из глаз. Она не защищалась, когда он бросил ее животом на постель.

С треском разорвался подол платья, потом тонкие панталоны. Флортье закрыла глаза и вцепилась в простыню, услыхав шорох – он расстегивал брюки. Он раздвинул ее ягодицы и с силой ворвался в нее. При каждом ударе он называл ее грязной шлюхой, которая не заслуживает ничего хорошего, а она хваталась за свои воспоминания о минувшей ночи. Вспоминала домашнее, уютное тепло, которое чувствовала возле Холтума. Красный цветок из ткани лежал на ее груди и, казалось, пульсировал, будто второе сердце.

Как хорошо, что Джон Холтум не пытался ее поцеловать, не говоря уж о другом. Возможно, это было бы прекрасно, настолько прекрасно, что после этого она не смогла бы перенести то, что с ней делал Киан Джай. И тогда она бы окончательно сломалась.

Киан Джай был прав. Она не заслуживала ничего иного.

Свое право на счастье она уже давным-давно израсходовала.

Кетимбанг, 5 августа 1883 г.

Ян, любимый,

после твоего последнего письма я много думала и в конце концов решила в ближайшее время попросить господина и госпожу де Йонг, чтобы они как можно скорее дали мне расчет. Такое решение далось нелегко, мне даже страшно представить, что я подойду к ним и заговорю об этом, но я уже твердо решила.

Ты можешь написать, сколько стоит в месяц комната в Бейтензорге? Чтобы я была рядом с тобой, но чтобы мое присутствие, конечно, никак бы тебя не компрометировало; в противном случае, я сниму жилье где-нибудь в Батавии. Благодаря моим сбережениям я, к счастью, буду несколько месяцев независимой в отношении денег и смогу спокойно искать новое место. Возможно, господин и госпожа де Йонг окажут мне любезность и напишут рекомендательное письмо, ведь они всегда были очень довольны моей работой.

Вот только мне очень грустно и тяжело расставаться с детьми, а они словно почувствовали мои намерения и в последнее время не отходят от меня ни на минуту. Но как бы ни любила я их обоих, все же у меня имеются веские причины для такого шага. О них мне хочется поведать тебе лично, а не в письме. Я очень надеюсь, что тогда ты сможешь не только принять мое решение, но и понять его.

Подперев щеку ладонью, Йерун что-то уныло царапал в своей тетрадке для письма. Рядом с ним сидела на стуле Ида и, часто поглядывая на старшего брата, пыталась написать на бумаге такие же буквы. От старания она раскраснелась и высунула кончик языка.

– Йерун, пожалуйста, сядь прямо, – сказала Якобина.

Мальчуган поднял голову, дернулся, словно хотел выполнить ее приказ, но потом опять вернулся в прежнюю позу.

– Мне жарко, – пожаловался он.

Якобина тихонько засмеялась.

– Мне тоже жарко! Когда ты выполнишь все задания, мы пойдем купаться. Договорились?

– Хм-м, – без особого воодушевления ответил Йерун. Некоторое время он просто сидел и смотрел перед собой, потом отложил карандаш и соскочил со стула.

Якобина удивленно смотрела, как он обошел вокруг стола и направился к ней.

– Ты уже все сделал?

Он прижался головой к ее животу.

– Возьми меня на колени, нони Бина!

– Только когда ты все напишешь.

Он потер кулачками глаза.

– Но я очень устал, – жалобно захныкал он.

В эти дни Якобине было особенно тяжело проявлять последовательность. Ее сердце сжималось от боли, когда она глядела на детей, когда они смеялись и ластились к ней, не подозревая, что нони Бина скоро их бросит. Возможно, поэтому у нее не хватало храбрости, чтобы поговорить с майором и госпожой де Йонг. Хотя ей пора было это сделать – настроение, царившее в доме, начинало ее угнетать.

Правда, после той ужасной выходки майор больше не пытался к ней приставать, но и она не решалась попадаться ему на пути. Ей казалось, что его глаза постоянно следили за ней, даже если она знала, что он уехал в многодневную экспедицию. И хотя она мысленно называла себя идиоткой и понимала, что он едва ли явится ночью в ее комнату с нехорошими намерениями, она не только запирала перед сном дверь, но и ставила перед ней стул. В безопасности она чувствовала себя только вместе с детьми, или когда в доме находилась госпожа де Йонг.

– Ладно, иди ко мне, – прошептала она и протянула руки к Йеруну. Он с трудом поднял ногу, но смог залезть к ней на колени лишь с ее помощью и прижался щекой к груди.