Николь Фосселер - Сердце огненного острова

Якобина недоверчиво посмотрела на него; ее рука застыла на спинке девочки.

– Стыдитесь, – резко ответила она. – У вас чудесная жена, потрясающе красивая; она любит вас больше жизни! Как вы могли даже подумать о таком и уж тем более сказать! Да еще тут, в детской. – Она кивнула на Йеруна. Возможно, это было не так, но ей показалось, что от отцовских прикосновений лицо мальчика немного расслабилось.

Майор скривил губы.

– Когда я мог бы еще сказать вам об этом? Вы сразу убегаете, стоит мне приблизиться к вам на пару шагов. Впрочем, я слишком хорошо понимаю причину, – быстро добавил он, когда Якобина нахмурилась и хотела сказать что-то резкое. – Я знаю, что я нехороший человек, фройляйн ван дер Беек, можете не говорить мне об этом.

Якобина покраснела и крепче прижала к себе Иду.

– Я знаю, какое сокровище М`Грит, и не представляю своей жизни без нее. Но вы сильная и прилежная, какой моя жена никогда не была. Вы умная и искренняя, у вас доброе сердце, и вы до сих пор сохранили какую-то невинность души. Это вообще редкость, и уж тем более здесь. Мне радостно видеть, фройляйн ван дер Беек, как вы расцвели в Ост-Индии и стали привлекательной женщиной. – На его губах появилась слабая, немного горькая улыбка. – Я завидую Яну, что ему все это достанется. Нехорошо это, я понимаю и сам, но ничего не могу поделать.

Якобина уткнула лицо в волосы Иды. Ее смутили и озадачили слова майора; а еще, несмотря на внутреннее сопротивление, она была чуточку польщена. Ее тронуло его признание, но еще больше тронула противоречивость его натуры. Ведь он явно страдал от демонов, которые в нем бушевали. Она подумала, что он скорее сын этих островов, чем сын Нидерландов, плоской земли, которую создали прилежные, целеустремленные и трезвомыслящие люди. А он был похож на Яву, дикий, неукротимый остров, живущий под властью стихий и бурлящего в его недрах огня. Однако сильнее всего ее потрясло отчаяние, окружавшее его серым облаком.

– Для меня самое драгоценное на свете – мои дети, – прошептал он, наконец, и его глаза с робкой нежностью остановились на Йеруне. – Если он там, наверху, – его брови взметнулись кверху, – покарает меня за все мои грехи, забрав моего сына, я никогда не прощу себе этого.

Якобина без сна лежала в своей комнате и вслушивалась в ночные звуки. Джунгли тянулись, наползали на свободные пространства, в них что-то непрестанно трещало, рычало и свистело; волны накатывали на берег с убаюкивающей размеренностью и с шорохом убегали назад.

После минувшей недели можно было наконец-то успокоиться и спать спокойным сном. Казалось, что у Йеруна все действительно быстро прошло. Уже на следующий день ему полегчало, а через день он был полон сил и упрашивал доктора Деккера, каждый день приезжавшего из Телукбетунга, чтобы он разрешил ему встать и погулять в саду. И врач, к большой радости мальчика, разрешил ему это. Якобина испытывала огромное облегчение всякий раз, когда поднимала глаза от своей книги и смотрела на детей, дружно игравших в саду, или когда слышала, сидя на веранде, как они смеялись и лазали в кустах возле дома.

И все же в эту ночь Якобине не спалось; ее мучили нехорошие предчувствия, и она не могла ни прогнать их, ни обосновать рассудком. Она ругала себя за глупость и мнительность, успокаивала себя, что рядом с детьми находилась Мелати. Ее беспокоило, что Йерун казался вечером рассеянным и заупрямился, когда настало время ложиться спать.

Неожиданный шум заставил ее вздрогнуть. Она прислушалась. Возможно, какой-нибудь зверь крался возле дома. Подождав немного, она все-таки пошарила на ночном столике, зажгла лампу, подошла на цыпочках к двери и заглянула в детскую.

Возле кровати Йеруна стояла на коленях Мелати и гладила его по голове. Якобина тихонько подошла ближе. Йерун, сдвинув брови, метался во сне; на его подушке виднелось пятно от слюны. Потом ее слух различил еле слышный хрип; потом из кроватки Иды послышался кашель, девчушка судорожно сглотнула. Якобина поставила лампу на комод и наклонилась над маленькой кроваткой.

– Мышка, что с тобой? – прошептала она Иде и погладила ее по плечу. Поднялись тяжелые от сна веки. Ида опять закашлялась, это был влажный кашель; казалось, что она чем-то подавилась. Якобина схватила ее под мышки, вытащила из кроватки и посадила себе на колени. В глазках Иды отразился испуг; она хватала ртом воздух и цеплялась пальчиками за ночную рубашку Якобины.

– Ты подавилась чем-то, моя сладкая? – пробормотала Якобина; она качала девчушку на коленях и осторожно хлопала по мокрой от пота спинке. Ида кашляла, давилась и хватала ртом воздух. По маленькому тельцу пробежала судорога, еще одна; ее голова дернулась вперед, и девочку стошнило на рубашку Якобины. Она отряхнулась и вскрикнула от отвращения, когда рвота просочилась сквозь ткань на ее кожу, но все равно заставила себя говорить девочке утешения.

Мелати вскрикнула, и Якобина испуганно повернула голову. Йерун извивался в кроватке; судороги сотрясали его хрупкое тело. Он хрипел и кашлял, потом оперся на локоть и прижал другую руку к желудку. Его стошнило на простыню.

Густой, комковатой массой – черной, как смола.

Якобина склонилась над кроваткой Иды и гладила ее животик. Ее пугало, как сильно изменилась малышка за половину суток, с середины ночи до полудня. Ее личико стало белее мела, щеки ввалились, под закрытыми глазами залегли темные тени. Она выглядела словно маленький призрак.

Но она хотя бы крепко спала; после сильных утренних приступов ее больше не тошнило. Ее насильно поили чаем, хоть она плакала и отворачивалась.

Доктор Деккер сидел за дверью на ротанговом стуле, опираясь локтями о колени, положив подбородок на сцепленные пальцы. Якобина часто поглядывала в его сторону в надежде понять по выражению лица, что еще не все потеряно, что он может еще что-то сделать или хотя бы заметил признаки чудесного исцеления. Но его лицо, всегда такое добродушное, было непроницаемым. Тем сильнее она цеплялась за надежду, что телеграмма в Бейтензорг была отправлена вовремя. Что Ян еще успеет приехать.

Ей было невыносимо больно смотреть на кроватку Йеруна. Его хрупкая фигурка часами билась в судорогах, он кричал от боли, из него извергалась комковатая масса, темно-коричневая, как кофейный осадок. Истощал его тело и сильный понос. Мальчик лежал с заострившимся лицом; у Якобины разрывалось сердце, когда она слышала его хриплое, затрудненное дыхание.

Маргарета де Йонг стояла на коленях неподвижно, словно статуя, с остекленевшими глазами, положив руку на голову сына; двигалась только ее рука, которая непрестанно гладила короткие волосы Йеруна. Мелати сидела рядом с пустыми глазами. Майор примостился на краю матраса и держал в своей огромной руке безжизненные детские пальчики.