Николь Фосселер - Сердце огненного острова

– Спасибо, Якобина. Все будет хорошо. Заверяю тебя. – Он с нежностью взял ее за подбородок и поднял кверху лицо. – Не хочешь мне рассказать, почему ты решила отказаться от своей должности?

Якобина не выдержала его испытующего взгляда и отвела глаза. Возможно, Ян плохо подумает о ней, если она расскажет, что у майора, его друга, появились непозволительные чувства к ней. Возможно, даже заподозрит, что она сама спровоцировала его на это. А рассказывать ему о том, что Винсент де Йонг не только снова обманывал свою жену, но и приставал к ней, Якобине, и говорил ей грязные вещи, она считала бестактным, ведь майор только что перенес трагическую потерю.

– В другой раз, – пробормотала она и прижалась к Яну.

Якобина стояла в дверях спальни и печально смотрела, как Маргарета де Йонг склонилась над детской кроваткой, которая уже несколько дней обрела новое место – между платяным шкафом с его пестрыми фигурами божеств и портьерой. Вообще-то, кроватка там мешалась, но это было единственное свободное место в комнате. Госпожа де Йонг хотела, чтобы дочка находилась рядом с ней.

– Вам что-нибудь нужно, госпожа де Йонг? – тихо спросила Якобина.

Маргарета де Йонг исхудала и побледнела. Саронг и кебайя висели на ней, как на вешалке, возле губ залегли горькие морщины, а под покрасневшими глазами появились темные круги.

Она нежно гладила пальцем плечи девчушки и ничего не замечала вокруг. Ида, широко раскинув ножки, сидела в кроватке и играла с любимой куклой. Ее большие голубые глаза перескакивали с мамы на нони Бину и обратно. Личико было розовым и здоровым, словно и не было той ужасной ночи, когда Иду так сильно тошнило. Она была еще худенькая, но с каждым днем набирала вес, ела все, что ей предлагали, и снова была бодрой и веселой.

– Я только сейчас заметила, – прошептала Маргарета де Йонг, – что она почти выросла из своей кроватки. Разве не ужасно? Я такая плохая мать. – Ее голубые глаза, такие же, как у Иды, наполнились слезами.

– Нет-нет, вы хорошая мать, – неуверенно возразила Якобина. – Ида еще какое-то время спокойно может спать в этой кроватке, места ей хватит.

Слабая улыбка появилась на лице Маргареты де Йонг.

– Ну, если вы так говорите, нони Бина… – Ее брови сошлись на переносице, а губы горько скривились. – Со вчерашнего дня она спрашивает о нем, и мне кажется, что она ищет его глазами. А я, – по ее щеке покатилась слеза, – я не знаю, что ей говорить. Ведь она еще маленькая и не поймет моих объяснений.

У Якобины сжалось сердце.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, госпожа де Йонг?

Маргарета покачала головой.

– Нет, но вы очень любезны, предлагая мне помощь. – Она горько улыбнулась Якобине. – Вы вообще очень любезны. – Она с трудом выпрямилась, тяжелыми шагами подошла к постели и опустилась на нее. – Я немножко отдохну. Вы тоже отдохните до вечера, нони Бина. Вы заслужили это. Вы так много для нас делаете. – Она распростерлась на кровати и закрыла глаза.

Якобина улыбнулась Иде, которая улыбнулась ей в ответ и снова занялась своей Лолой, и тихонько закрыла дверь.

По пути к веранде ей встретилась Мелати. Она несла под мышкой корзину с бельем, которое выстирала в ручье за домом и высушила на солнце. После того, как, по распоряжению Маргареты де Йонг, Мелати запретили приближаться к Иде, ей поручали простые работы по дому. Такое понижение – от бабу белых детей до служанки, отвечавшей за белье и помогавшей на кухне, воспринималось местными женщинами как унижение, и Якобина это знала. И все же Мелати, казалось, не очень страдала от этого. Она горевала из-за смерти Йеруна и разлуки с Идой. Она сгорбилась, словно тяжело несла на плечах свое горе, шла усталой походкой, на ее побледневшем лице с потухшими глазами застыла горечь.

Якобина улыбнулась ей с дружеским сочувствием; Мелати ответила ей робкой и чуточку печальной улыбкой. Но прежде, чем Якобина нашла подходящие слова, голландские или малайские, Мелати опустила голову и тихонько ушла.

Якобина задумчиво вышла на веранду, на которую опустился сырой и горячий воздух августа. Обвела взглядом цветущий сад с ярко-красными, белыми, солнечными желтыми и лиловыми растениями, потом посмотрела на море. Словно лазурная фарфоровая крышка небо накрывало зеленые холмы на обоих островах; бирюзовая вода залива блестела на солнце. Йерун так любил эту воду.

Якобина обхватила плечи руками. Ей ужасно не хватало Йеруна, она до сих пор не свыклась с тем, что его больше нет. Ей часто казалось, что она вот-вот услышит его голос, что маленькая рука ляжет на ее плечо, что он доверчиво потрется щекой о ее щеку. Ей мучительно хотелось посадить его на колени, обнять, вдохнуть его запах – смесь имбиря и карамели, почувствовать тепло его тела.

Если уж она так скучала без своего воспитанника, то как же невыносимо сейчас Маргарете де Йонг, ведь Йерун был частью ее плоти, она носила его в себе девять месяцев? Шесть лет он рос, умнел, учился; шесть лет мать испытывала радость, глядя на него, мечтала о его будущем. Но вдруг его не стало, его больше нет на этом свете.

Якобина понимала, что смерть сына разбередила старые раны Маргареты: в ней ожили недоверие, даже ненависть к прежним любовницам мужа. Но она сочувствовала и Мелати, ведь та не только жила в разлуке с родным сыном, но еще и потеряла Йеруна, к которому тоже была очень привязана. Возможно, было бы лучше для всех, если бы Мелати вернулась в Батавию, в свой кампонг, к сыну Ягату – с небольшой суммой денег или даже с рекомендательным письмом.

Якобина спустилась по ступенькам, прошла немного по песку и остановилась, уловив краем глаза какое-то движение.

Неподалеку, под песчаным откосом, сидел майор – в рубашке и светлых брюках. Бейеринк предоставил ему несколько дней отпуска. Потом майор снова наденет свой мундир и отправится в рейд по джунглям и вдоль побережья; конечно, это поможет ему хоть на какое-то время отвлечься от своего горя. Упираясь локтями о колени, он тер глаза бугром ладони, а его плечи содрогались от рыданий. Якобине стало неловко, что она оказалась невольной свидетельницей уязвимости этого грубого, необузданного мужчины, и она тихонько попятилась.

Он резко повернул к ней голову, его яркие голубые глаза были мокрыми от слез. Суровое лицо застыло в маске горя. Видно было, как сильно он страдал.

Якобина помедлила, потом осторожно подошла ближе, ожидая, что он отвернется или даст понять как-нибудь еще, что не хочет, чтобы она его видела. Но он не пошевелился и просто смотрел на нее с мольбой, почти беспомощно. Лишь когда она села рядом с ним на песок и поправила свой саронг, он снова устремил взгляд на волны, с тихим шорохом набегавшие на берег.