Тесса Дэр - Пленник ее сердца

И потому он обернул ее оружие против нее самой – ответил поцелуем на поцелуй, – только его поцелуй не имел ничего общего с ее. Он целовал ее со знанием дела, методично, подчиняя какой-то свой цели. И, признаться честно, Полина ничего не имела против.

Он прижимал ее к себе так тесно, одной ладонью поглаживая по спине, чуть сжимая рубашку, а другой ероша волосы. Потом ей придется долго-долго расчесывать их, но оно того стоило: ощущения были такие острые, что наслаждение почти граничило с болью.

Тепло его мощной груди воспламеняло ее, превращая соски в тугие острые пики. Между ними не было иных преград, кроме нескольких слоев тонкой ткани, но и эта преграда раздражала. Ей так хотелось быть к нему еще ближе, что она прижималась к нему, надеясь утолить желание, которое пронзало тело.

Когда она обхватила его руками, он застонал, и этот низкий вибрирующий звук отозвался в ней эхом и опустился вниз, оседая глухим гулом в развилке скрещения бедер. Она вжалось в него еще теснее, а он пробормотал:

– Вот так, то, что надо.

Так оно и было, она тоже это чувствовала – словно их тела сошлись как две половинки одного целого.

Гриффин уже не целовал ее: они целовали друг друга, наслаждаясь, утешая, пробуя на вкус…

Губы его уже не были столь настойчивы, движения стали более плавными, игривыми. Языки их сплетались в медленном чувственном танце. Она ухватила край нагретой теплом его тела сорочки: такая мягкая ткань, и столько силы в том, кого она облекает. Ею вдруг овладело ненасытное, жадное любопытство. Она захотела узнать о нем все. Интересно, его тело такое же загорелое, как лицо, или бледное, как мрамор? Есть ли у него волосы на груди? Отчего так сильно бьется его сердце?

«Хватит!» – приказала себе Полина, поскольку любопытство уводило ее все дальше вниз в буквальном смысле.

Судя по всему, он не отличался подобной щепетильностью.

И когда его ладонь, скользнув вниз по спине, добралась до ее ягодиц и по-хозяйски крепко стиснула, Полина едва сдержала стон удовольствия.

Удивительное дело, она всегда считала свое тело угловатым, но он заставил ее ощутить себя совсем иной – женственно-округлой. Никогда она еще не чувствовала ничего подобного, ни разу в жизни, не чувствовала себя такой желанной. Она откуда-то знала, что нужна ему, нужна отчаянно сильно, хотя он вообще вряд ли в чем мог нуждаться.

Когда он, наконец, прервал поцелуй, губы ее припухли и даже побаливали, в уголке саднило от его щетины, и она прикоснулась к этому месту языком. Наверное, пройдет не один час, когда она перестанет ощущать на губах его поцелуй.

А может, и не один год.

– Мисс Симмз, это нехорошо, – все еще не вполне отдышавшись, произнес Гриффин.

Полина усмехнулась.

– Если это нехорошо, то что же тогда хорошо? Приложи вы чуть больше стараний, и я бы, пожалуй, не выжила.

– Нет-нет, вы неправильно меня поняли. Я поступил с вами дурно: нанял вас, воспользовался своим преимуществом. – Он отвернулся и провел рукой по волосам. – Если мне нужна… компания, не составит труда ее найти. Я никогда не испытывал нужды в том, чтобы о…

– Опускаться до общения с такими, как я? – Полина плотнее завернулась в одеяло. – Если вы хотели деликатно указать мне на мое место, то вам это не удалось.

Почему мужчинам непременно надо все разрушать? Ответ напрашивался сам собой: потому что глупые женщины им это позволяют.

– Послушайте, я всего лишь пытаюсь сказать, что больше этого не произойдет. И еще – что я сожалею.

– Сожалеете о том, что меня поцеловали? Или о том, что этого больше не произойдет?

Гриффин бережно поправил одеяло у нее на плечах.

– И о том, и о другом.

Колеблющееся пламя свечи выхватывало из тьмы его лицо, такое несчастное сейчас. Если ему действительно не составляло труда найти себе компанию, а после их поцелуя Полине как-то с трудом в это верилось, почему он бродил в одиночестве по темным коридорам собственного дома, а не проводил время в объятиях любовницы?

Для убежденного холостяка, так дорожившего своей свободой, он как-то странно этой самой свободой распоряжался.

– Ничего такого между нами не было: подумаешь, какие-то поцелуи. Это же мелочь, пустяк.

Гриффин впился в нее взглядом.

– Вы сами-то себя слышите?

Полина не поняла суть вопроса.

– У вас превосходная дикция и идеально правильная речь.

– Правда? Надо же! – Полина зажала рот рукой и рассмеялась. – Это все благодаря вам: вы научили мой язык работать как положено.

Гриффин не оценил ее остроумие.

– Да не переживайте вы, ваша светлость, – со вздохом встретив его мрачный взгляд, заметила Полина. – Назови это как угодно – хоть пустяком, хоть мелочью, суть от этого не меняется: поцелуй всего лишь поцелуй.

«Лгунья!» – пропищал тоненький голосок у нее в голове.

– Меня уже целовали и до вас, – добавила Полина.

«Лгунья, лгунья! Тебя никогда не целовали так…»

– Я не настолько наивна, чтобы придавать какому-то поцелую слишком много значения, – заметила она для пущей убедительности.

«Лгунья, лгунья, лгунья!»

Гриффин наконец кивнул:

– Вы правы, у каждого из нас своя цель. Вы стремитесь открыть библиотеку с книгами непристойного содержания, а я, как и прежде, стараюсь наполнить непристойным содержанием свою жизнь, и женитьба будет тому лишь досадной помехой. Пусть все остается как есть. Главное – чтобы эта неделя не закончилась неожиданно нашей помолвкой. Но, видит Бог, это уже совсем из области невероятного.

Закрыв двери, он вновь обернулся к ней лицом, взгляды их встретились, и Полина выдавила смешок, прозвучавший фальшиво даже для ее собственных ушей:

– Да перестаньте вы себе льстить! Ваш поцелуй не был так уж хорош.

Итак, последнее слово осталось за ней! Полина помчалась по лестнице вверх, словно хотела поскорее убежать от голоса в голове, который укоризненно твердил: «Лгунья, лгунья…»

К середине следующего утра у Полины в голове успел сложиться довольно внушительный список запретов для герцогини: не сквернословить, не плеваться, не обслуживать себя за столом, не прогибаться (во всех смыслах слова), не говорить о своих внутренних органах в присутствии мужчины.

Но были и хорошие новости. Герцогине не полагалось выполнять никакую домашнюю работу: носить воду, кормить кур, доить коров, загонять в хлев поросят, готовить еду – как себе, так и кому-либо другому, – и это здорово.

А когда наставница неожиданно вошла к ней в спальню, Полина сделала еще одну мысленную зарубку: герцогиня не стучит и не спрашивает разрешения.

Вздрогнув от неожиданности, Полина спрятала под подушку учебное пособие по ведению бухгалтерского учета, но вовсе не потому, что считала это чтение чем-то предосудительным, а потому, что затруднилась бы объяснить, каким образом оно попало к ней. Вряд ли от проницательной герцогини укрылись бы ее впечатления от ночного бдения в библиотеке, которые были еще слишком свежи.