Евгения Марлитт - Семь нот любви

– Нет, никогда, – ответил мальчик. – Иногда она делается серьезной и тогда садится за рояль.

– Но, Эрнст…

– Ах, да, Эльза, – горячо перебил ее брат, – помнишь, в Б., когда мы были такие бедные?

– Что ж, ты, пожалуй, и прав, – просто ответила девушка, – но это было недолго, пока папа и мама одни работали, чтобы прокормить нас, потом стало лучше.

– Но вы еще играете на рояле?

– О да, – со смехом ответила Елизавета, – но не в том смысле, как говорит Эрнст, ведь мы теперь обеспечены.

– А вы? – продолжал фон Вальде.

– Я? У меня достаточно мужества, чтобы завоевать себе независимое положение в свете. – В будущем году хочу взять место гувернантки.

– Неужели пример мисс Мертенс не пугает вас?

– Вовсе нет. Я не настолько малодушна, чтобы желать получать деньги даром.

– Да, однако дело не в одной работе, но и в терпении. Вы горды. Не только выражение вашего лица в данную минуту, но и высказанные вами вчера взгляды доказывают это.

– Возможно, что именно гордостью я ставлю человеческое достоинство выше условностей, изобретенных эгоизмом.

Наступила небольшая пауза, во время которой Эрнст подошел к лошади и стал с интересом ее рассматривать.

– Насколько я мог заключить по вашим вчерашним словам, вы любите свою новую родину, – снова начал фон Вальде.

– Да, очень.

– Это я понимаю. Ведь здесь самая лучшая часть Тюрингена. Но как же вы миритесь с мыслью, что опять должны будете уехать?

– Мне это вовсе не легко, наоборот. Отец всегда учил меня ставить необходимое выше приятного. Но я не понимаю, как можно оставлять приятное, если не заставляет необходимость.

– А это в мой огород! Вы не можете себе представить, зачем человек добровольно сидит среди раскаленных пирамид, когда может наслаждаться чудесным воздухом Тюрингена.

Елизавета почувствовала, что покраснела до корней волос. Фон Вальде с легкой усмешкой намекал на ее шутливый разговор с дядей, который он невольно подслушал.

– Если бы я стал объяснять вам это, вы все равно меня не поняли бы, так как вы, насколько я мог заметить, чувствуете себя прекрасно в кругу своей семьи, – продолжал он после некоторого молчания, наклонясь вперед и чертя хлыстом по песку. – Но наступает время, когда человека влечет в даль, где он, для того чтобы заглушить это сознание, он погружается в науку, старается забыть, что дома у него недостает счастья.

Фон Вальде затронул больное место своего сердца. Он глубоко чувствовал, что дома не находит любви, которой жаждал и на которую имел полное право. Эту душевную боль Елизавета поняла раньше, чем познакомилась с фон Вальде, теперь же в ней проснулось непреодолимое желание его утешить. На язык просились необъяснимые сочувственные слова, но какая-то робость удерживала их. Посмотрев на гордый профиль своего собеседника, она подумала, что он забыл, кто сидит с ним рядом, и потом будет сожалеть о том, что позволил ничтожной девушке заглянуть в свою душу. При этой мысли вся кровь прилила к ее щекам. Она быстро встала и позвала Эрнста. Фон Вальде изумленно повернул голову и испытующе взглянул на нее, затем также встал со скамейки.

– Вы обыкновенно очень быстро соображаете, – сказал он, видимо, стараясь перейти на более мягкий тон и идя рядом с Елизаветой, которая направилась за Эрнстом, не слышавшим ее зова. – Еще прежде чем успеваешь окончить фразу, видишь, что у вас уже готов ответ. Ваше молчание в данном случае рассказывает мне, что я был прав, предполагая, что вы не поймете меня.

– Понятие о счастье так различно, что я не могу знать действительно…

– Понятие у всех одно, – перебил фон Вальде, – только в вас оно еще дремлет.

– О, нет, – с жаром воскликнула она, забывая свою сдержанность. – Я люблю всех всем сердцем и знаю, что они также любят меня.

– Значит, вы все-таки меня поняли. Ну, а ваши… В свое сердце вы заключили большой круг людей?

– Нет, – рассмеялась Елизавета. – Их очень быстро можно пересчитать: мои родители, дядя, да вот этот человечек, – она взяла подбежавшего Эрнста за руку, – который с каждым годом завоевывает себе все больше и больше места. Теперь мы должны идти домой, мой мальчик, – сказала она брату, – а то мама будет беспокоиться.

Она поклонилась фон Вальде. Тот вежливо снял шляпу и подал руку Эрнсту. Затем подошел к лошади, нетерпеливо бившей копытом землю, взял ее за повод и увел.

– Знаешь, Эльза, на кого похож господин фон Вальде? – сказал Эрнст, когда они поднимались в гору.

– На кого?

– На Георгия Победоносца, убившего дракона.

– Вот так новость! – рассмеялась девушка. – Но ведь ты никогда не видел Георгия Победоносца.

– Нет, но мне кажется, что он такой.

У Елизаветы мелькнула подобная же мысль, когда она увидела фон Вальде скачущим на взбесившейся лошади. В эту минуту она вспомнила ту муку, которую испытала при мысли, что с ним может случиться несчастье, и радость при виде того, что он жив и невредим. Она остановилась и приложила руку к своему сердцу.

– Вот видишь, – заметил Эрнст, – ты опять так бежала в гору, что я не мог за тобой угнаться. Если бы дядя это увидел, то очень бы рассердился.

Елизавета медленно и задумчиво шла в гору, почти не слыша упрека мальчика.

– Эльза, что с тобою? – с нетерпением воскликнул наконец он. – Теперь ты пошла так тихо, что мы и до вечера не доберемся домой.

Он схватил ее за платье и стал тащить. Елизавета пришла в себя и, к удовольствию братишки, пошла быстрее.

Придя домой, она положила шляпу Берты на буфет. Она пока не хотела говорить родителям об этой встрече, потому что вполне справедливо предполагала, что они встревожатся и расскажут об этом дяде, который в последнюю неделю стал опять хмурым и вспыльчивым. Елизавета боялась, что лесничий, узнав об этом, прибегнет к крайним мерам и оттолкнет нарушительницу его домашнего мира. Эрнст не заметил шляпы в руке сестры и не мог выдать ее.

После ужина Елизавета пошла в лесничество, где, к своему большому удовольствию, узнала, что дядя отправился в Линдгоф. Отдав Сабине шляпу, девушка сообщила ей о странном поведении Берты и спросила, вернулась ли та домой. Сабина была возмущена и расстроена.

– Уверяю вас, деточка, если бы вы были одна, эта девица выцарапала бы вам глаза, – сказала она. – Я совершенно не знаю, что с ней случилось. Она не спит ни одной ночи, все бегает взад и вперед и разговаривает сама с собой. Если бы я только могла собраться с духом и открыть дверь, когда она там беснуется, но я не могу, хоть бы вы меня озолотили. Вы посмеетесь надо мною, я это знаю, но Берта не в своем уме. Посмотрите на ее глаза – они так и горят! Я молчу и ничего не говорю, господин лесничий спит крепко, но я прекрасно знаю, что Берта по ночам убегает, а вместе с нею исчезает и цепная собака. Это единственное существо в доме, которое, кажется, любит ее и никогда не трогает.