Моника Маккарти - Властелин ее сердца

– Мне нужна вода, чтобы умыться, и ванна, если ее можно найти.

Его губы сжались, словно он хотел отказать:

– Я посмотрю, что можно найти.

Спустя некоторое время Розалин была на седьмом небе от счастья. Большую деревянную кадку, изнутри обитую льном, внесли два воина, чья обязанность, должно быть, состояла в том, чтобы выполнять черную работу. Кадка была наполнена холодной водой, но это Розалин было не важно. Как только мужчины вышли, она сбросила с себя одежду, схватила мыло и расческу и погрузилась в блаженное чувство быть снова чистой. Из скромности она не сняла только сорочку. Розалин соскребла с себя грязь и вышла из воды, чувствуя себя посвежевшей, но замерзшей. Она дрожала – с нее капала вода. Слишком поздно она сообразила, что забыла попросить сухое полотно, чтобы вытереться. Дотянувшись до сундука Бойда, который был ближе к ней, она открыла его и увидела стопку аккуратно сложенных льняных полотен. Она взяла одно и обернула его вокруг себя.

Но с учетом мокрой насквозь сорочки и отсутствия какой-либо другой одежды полотно служило слабым утешением. Конечно, Розалин могла снять сорочку и надеть свои пропахшие гарью, грязные после путешествия платья или позаимствовать одну из чисто выстиранных рубашек, которые заметила в сундуке. Решение было несложным.

Чуть позже она развесила свои платья и мокрую сорочку на колышки, очевидно, и предназначенные для этой цели. Розалин сидела на сундуке сэра Алекса, расчесывая свои мокрые волосы, чистая и уютно закутанная не только в рубашку Бойда, но и в плед, который обнаружила на дне сундука. Сначала он показался ей черным, но на самом деле это было сочетание двух цветов – серого и темно-синего. Она, римский воин, завязала плед на одном плече и перехватила на талии серебряным пояском.

Когда сэр Алекс вошел в палатку несколькими минутами позже, он выглядел таким удивленным, что она засомневалась: не сделала ли она что-нибудь неправильно.

Но Дракон успокоился и улыбнулся:

– Я вижу, вы нашли чистую одежду.

Розалин покраснела:

– Когда я попросила принести ванну, я забыла, что у меня нет ничего чистого, во что я могла бы переодеться. – Она к тому же впервые за много лет сняла свои платья без помощи горничной, но ей не хотелось упоминать об этом. – Как вы думаете, он рассердится?

Сэр Алекс посмотрел на нее долгим спокойным взглядом:

– Если он рассердится, скажите ему, что я разрешил взять мою одежду.

По не вполне ясной причине ситуация, когда она это скажет, показалась ему забавной.

– Извините, что побеспокоил вас, но я зашел взять кое-какие вещи. – Он улыбнулся и добавил: – Но вы на них сидите.

Розалин ахнула и соскочила с сундука:

– Это я должна извиняться за то, что выселила вас из вашего… жилища.

Сетон притворно не заметил ее смущения по поводу того, что она спала в его постели.

– Это просто место для сна и не более. Если Дуглас не станет храпеть слишком громко, когда вернется, я даже не замечу разницы. – На его лице отразилось беспокойство. – С вами все в порядке?

– Настолько, насколько этого можно было ожидать.

– Он не… – Сэр Алекс остановился, подыскивая слова. – Он не причинил вам вреда?

Щеки Розалин покрылись румянцем, когда она поняла, что он имеет в виду. Неужели все думали, что она отдалась ему, чтобы помочь племяннику бежать? Нет, они не могут так думать. Но сэр Алекс, должно быть, почувствовал что-то и догадался.

– Со мной все в порядке, – твердо заявила Розалин. – Ваш друг зол, что мой племянник ухитрился бежать, но он не причинил мне вреда. Никакого, – добавила она со значением. – Я совершенно такая же, как и была, когда мы приехали.

Только, может быть, немного мудрее.

Сетон кивнул:

– Я рад слышать это. Ваша изобретательность застала нас врасплох. Я не уверен, что осмелился бы вылезти в это окно. – Он покачал головой. – Я никогда не видел Бойда таким злым. – Алекс улыбнулся. – Даже на меня. А кроме вашего брата, не думаю, что он так злится на кого-то.

– Но вы же друзья. С какой стати ему злиться на вас?

– Я совершил непростительный грех – единственную вещь, которую нельзя забыть.

– И какой же это?

– Я родился в Англии, – сухо сказал Сетон.

– Но разве все ваши земли не находятся в Шотландии?

– Теперь – да, бо́льшая часть. Хотя мой брат владеет землями в Камберленде и Нортумберленде. Я вырос в Шотландии и сражался на стороне шотландцев во всех битвах войны, но это не имеет значения. В глазах Бойда я всегда буду англичанином. Я не думаю, что даже Уоллес ненавидел ваших соотечественников так, как он. Не без причин, наверное, но это ослепляет его. Он никогда полностью не поверит англичанину.

Сэр Алекс смотрел ей в глаза, и она понимала, что он предупреждает ее. Розалин кивнула, давая знать, что все поняла. Она и сама это чувствовала.

Наверное, он увидел что-то в выражении ее лица.

– Не волнуйтесь, миледи, это ненадолго. Посланец отправлен к вашему брату. Через несколько дней для вас все будет позади.

Со значительным усилием Робби поднялся с устланного камышовыми циновками пола в холле, где он в конце концов улегся спать в предрассветные часы, и вышел на утренний, а точнее, обеденный свет. Солнечные лучи раскалывали его череп, как боевой топор. Его желудок, привыкший выдерживать самые сильные шторма, опасно волновался, угрожая напомнить, что последний бокал виски был, возможно, плохой идеей.

На самом деле последние пять бокалов виски были, безусловно, лишними. Как любой шотландец, стоящий своего имени, Робби любил «живую воду», но не мог вспомнить случая, когда он любил ее так сильно. Или с такой настойчивостью. Если бы он был более слабым человеком, он мог бы даже подумать, что пытался утопить в выпивке свою вину.

Но у него не было причин чувствовать себя виноватым. Розалин Клиффорд заслужила его гнев. Она заслужила гораздо большего после того, что сделала.

Значит, он угрожал ей, что сделает ее своей шлюхой? Значит, он потряс благовоспитанную английскую леди грубым предложением пососать его член? И что?

Налетчик редко наносил удар первым, но если кто-то ударял его, он, безусловно, отвечал тем же. Он не подставлял другую щеку. Глаз за глаз, зуб за зуб – такова была его религия. Он делал только одну вещь, которую умел: беспощадно сражался, если с ним поступили несправедливо.

Англичане испытали это на собственной шкуре. А поскольку он не мог сражаться с леди на кулаках или на мечах, он использовал единственное оружие, которое у него оставалось, – слова.

Робби до сих пор не мог поверить, что позволил женщине обвести себя вокруг пальца. Он никогда не попадался на удочку женских хитростей и уловок. Он считал себя неуязвимым для этих прозаических слабостей.