Элоиза Джеймс - Обретая любовь

А вот Грейс все это было известно. Причем исключительно по его вине.

Во сне Колин танцевал именно с ней – очень медленно, нежно держа в своих руках. Этот танец не был похож на тот стремительный вальс, в котором он кружился с Лили, но каждое соприкосновение с Грейс воспламеняло кровь. И поскольку дело происходило во сне, в опиумном забытьи, они внезапно оказались в фешенебельном клубе «Олмак», окруженные очаровательными дамами. Но все эти дамы как-то сразу отошли на второй план, став расплывчатым ярким фоном, потому что из всех присутствующих единственной женщиной, имевшей для него значение, была Грейс.

Ее волосы были собраны в высокую прическу, но отдельные завитки ниспадали на шею. Она улыбалась Колину одними глазами, словно говоря, что находит его столь же восхитительным, как и он ее. Они продолжали кружиться, и его бедро касалось ее стройной ножки, отчего волны эротического жара устремлялись прямо в область паха.

Колин склонял голову и губами касался ее губ, которые были розовыми и такими мягкими, и Грейс вспыхивала, ибо он провоцировал скандал, целуя ее на людях. Но ему не было никакого дела до общественного мнения. Его интересовала лишь та, что находилась рядом с ним, и он запрокидывал ее голову и чуть ли не рычал, как голодный зверь…

Затем из бального зала они перенеслись на берег озера, под раскидистую иву, где Грейс рисовала в тот день. Только на этот раз она не положила руки ему на плечи, а со смехом опрокинулась на спину, призывно глядя на него. Все заколки из волос Грейс Колин выбросил в воду, и ее пряди заскользили между его пальцев.

Он совсем потерял голову от страсти, любви и желания. И, заглянув в его глаза, Грейс увидела отражение этого первобытного чувства, которое он не мог контролировать. Она что-то сотворила с корсажем своего платья, и вся ее одежда внезапно исчезла.

И вот она лежала перед ним в чуть розоватом флере, чувственная, полная любви, и тянула его к себе. На нем уже тоже ничего не было, и их тела соприкоснулись, и даже это соприкосновение несло невероятное наслаждение. Но Колин не мог остановиться, чтобы прочувствовать его, поскольку им двигала настоятельная потребность войти в Грейс, овладеть ею и осознать, что она принадлежит ему, а не какому-то лорду Макиндеру.

Он завис над ней, дикий и неистовый, не сомневаясь, что его глаза горят огнем. Все, чего ему сейчас хотелось, это обладать лежащей под ним женщиной, которая завладела его сердцем и душой. Ее ноги были призывно раскинуты, она была влажной и поразительно сладкой, а при его прикосновении ее голова откинулась назад, а с губ сорвался протяжный стон.

Грейс понимала Колина и любила, несмотря ни на что…

Потом он снова увидел себя в клубе «Олмак» стоящим у стены. Грейс опять кружилась в вальсе, но теперь уже с Макиндером. Она улыбалась этому шотландцу, и ее глаза излучали тепло и любовь – все то, что, как полагал Колин, должно было предназначаться только ему. Он так считал, потому что был самонадеянным дураком, не понимавшим, что ему нужно и что он может потерять.

Он должен был валяться у Грейс в ногах при каждом возвращении в Англию. Должен был отвечать на каждое ее письмо, причем на трех-четырех страницах. Должен был…

Опиумный дурман рассеивался, и Колин пытался ухватиться за ускользающую нить сновидения, стараясь задержать блекнущие образы – пускай Грейс танцевала с Макиндером, но он все же мог видеть ее, любоваться милой спокойной улыбкой…

Но она исчезла.

Выходя из забытья, Колин ощутил, как корабль, несущий его обратно в Англию, вздымается на волнах. В своих видениях он был целым и невредимым…

Наконец Колин окончательно вернулся в явь.

Он больше никогда не выйдет в море. За годы службы ему трижды начисляли крупные суммы за взятие трофеев, и сейчас его богатство превышало все прежние ожидания. Однако он все равно не может отобрать Грейс у Макиндера. Хотя, увидев его в нынешнем состоянии, она наверняка решит покинуть своего шотландца, если они, конечно, еще не женаты, чтобы из жалости остаться с Колином.

Но нет, лучше уж смерть, чем такое снисхождение.

Колин поднялся с койки, но тут же споткнулся обо что-то и растянулся на полу. Он сильно ударился грудью и какое-то время не мог даже сделать вдох. Когда же дыхание восстановилось и он сумел сесть, то обнаружил, что опрокинул ведро, служившее ему ночным горшком, и теперь был мокрым от вылившегося содержимого.

Что называется – приплыли…

Нет, все в прошлом. Колин потерял лучшее, что было у него в жизни, – любовь умнейшей и прекраснейшей леди. И все потому, что был глуп и не видел дальше собственного носа.

Размышления были замедленными и болезненными, но тем не менее Колин пришел к определенным выводам.

Во-первых, он не должен больше принимать опий, чтобы не грезить о соитии с Грейс и не просыпаться с мокрыми от слез щеками. А во–вторых, он скорее умрет, чем допустит, чтобы она из жалости стала его женой. Он должен отвергнуть ее ради ее же блага. Даже если он потом всю жизнь будет корить себя и тосковать по ней, это все же лучше, чем позволить ей связать свою судьбу с инвалидом.

Колин нашел способ обходиться без опия – после многократных отжиманий от пола ему удавалось задремать естественным образом. Поначалу он отжимался по сто раз, а пару недель спустя довел число повторений до двухсот.

Но потом, хотя у него и получалось впадать в забытье, всю ночь напролет проспать он не мог. И в конце концов, промаявшись от бессонницы две ночи подряд, опять прибег к помощи настойки опия. И вновь обнаружил себя в бальном зале.

На этот раз Грейс сидела в сторонке, у стены. Она была самой прекрасной из присутствующих женщин, но роящиеся в зале глупцы этого не замечали.

Замечал только Колин. Их представили друг другу, и он коснулся ее руки. Грейс взглянула на него с некоторым удивлением, и Колин понял, что в данном сновидении она совершенно не знает, кто он такой.

Он смог ухаживать за ней, как любой другой мужчина ухаживал бы за желанной женщиной. Его наполняла необычайная радость, он улыбался ей, и в сновидении мелькали балы, музыкальные вечера, поездки в Гайд-парк. Колин продолжал взирать на Грейс несколько со стороны, сдерживая свой голод и давая разгореться ее чувствам к нему.

Во сне время идет иными темпами… Прошли недели, а может, и месяцы, и Колин понял, что ее желание сравнялось с его желанием. В ее поцелуях чувствовалось то же томление, какое испытывал он сам.

Но тут поцелуй стал слабеть, и Колин, еще не проснувшись, осознал, что на самом деле Грейс рядом нет, это лишь иллюзия, вызванная воздействием опия.

И тем не менее он еще пытался удержать видение. Ему не хотелось возвращаться обратно в темноту каюты, чтобы снова метаться на койке, в нетерпении ожидая прибытия в Англию.