Джуд Деверо - Рыцарь в сверкающих доспехах

– Если она узнает, что ты не собираешься свергнуть королеву или хотя бы жить при дворе, может, сама разорвет помолвку.

– Видишь ли, хотя она и родственница ее величества и имеет деньги, ее семья не так родовита, как наша. Если то, что ты сказала насчет ее планов, действительно правда, она меня не отпустит. Какая женщина не верит, что может подчинить мужчину своей воле?

– Тогда она замыслит убить тебя, – заключила Даглесс. – Неужели собираешься каждый раз проверять подпругу, чтобы убедиться в ее целости? А как насчет яда? Проволоки, натянутой поперек лестницы? Что, если она наймет разбойников, которые разделаются с тобой? А вдруг ты утонешь? Сгоришь на пожаре?

Николас покровительственно хмыкнул:

– Я рад, что тебе не все равно. Ты поможешь мне присматривать за ней.

– Я? – ахнула Даглесс, отодвигаясь. – Я?

– Да. Ты навсегда останешься в моем доме. И будешь прислуживать моей жене.

Он посмотрел на нее знакомым взглядом сквозь ресницы. Даглесс так растерялась, что даже не сразу отреагировала.

– Прислуживать твоей жене? – переспросила она, не повышая тона. – То есть помогать ей одеваться, проверять, не слишком ли горяча вода в ванне? Что-то в этом роде?

Ее спокойный тон не обманул Николаса.

– Даглесс, любовь моя, моя единственная любовь, все будет не так уж плохо. Мы станем проводить вместе много времени.

– Скажи, мы будем проводить вместе время с письменного разрешения твоей жены или без?

– Даглесс, – умоляюще прошептал он.

– И ты смеешь просить меня об этом после того, как только недавно осуждал мою жизнь с Робертом? По крайней мере, у Роберта была только одна женщина. Я. Но ты… ты просишь меня прислуживать этой… этой убийце! А что я должна делать по ночам, пока ты пытаешься сделать жене наследника?

Николас негодующе выпрямился:

– Не можешь же ты требовать от меня целомудрия! Ты сама отказываешься делить со мной постель, опасаясь, что вернешься в свое время.

– О, понятно. Мне, разумеется, пристало целомудрие. Это вполне естественно. Но ты! Такой мужчина, как ты, должен иметь в постели каждую ночь очередную женщину. Что будешь делать по ночам, когда Леттис вдруг откажет тебе? Загонять служанок в беседки?

– Тебе не подобает говорить со мной таким тоном, – предупредил он, темнея глазами.

– Да неужели? Если у кого-то хватило храбрости пройти сквозь четыре столетия, чтобы остеречь дорогого человека, а этот человек не желает слышать никаких доводов, кроме собственного тщеславия, тогда этот кто-то имеет право говорить все, что пожелает! Давай, женись на Леттис. Мне все равно! Убей Кита. Убей свою мать. Теряй свои драгоценные поместья. Теряй собственную голову!

Последнюю фразу она прокричала, уже наполовину исчезнув в лабиринте. Слезы слепили ей глаза.

Она мгновенно заблудилась и, не пытаясь идти дальше, горько заплакала. Может, человеку не дано изменить историю? Может, смерть Кита и последующая казнь Николаса были предопределены заранее? Может, роду Стаффордов не суждено продолжиться? Может, никто не сумеет изменить то, чему дано случиться?

Николас подошел к ней, но не пытался завести разговор, чему Даглесс была рада. Никакие слова не помешают тому, что должно быть сделано. Она молча последовала за ним к выходу.

Следующие три дня стали для Даглесс настоящим адом. В доме царила невероятная суматоха. Только и было разговоров что о предстоящей женитьбе Николаса. Перебирали меню свадебного обеда, количество одежды, имена гостей, гадали, кто поедет на свадьбу, а кто останется с леди Маргарет. На огромные телеги укладывалось все, что возьмут с собой в поместье Калпинов Кит и Николас. Даглесс с тяжелым сердцем наблюдала за приготовлениями. Николас и Кит брали с собой не только одежду, но и мебель, и слуг.

И каждый предмет ложился бременем на душу девушки. Она пыталась поговорить с Николасом. Честно пыталась. Но он не захотел слушать. Не собирался пожертвовать долгом перед семьей ни за что на свете, даже ради любви. Даже ради избавления от казни.

В ночь перед отъездом Николаса Даглесс не находила себе места. Так плохо ей было разве только в тот день, когда он вернулся в шестнадцатый век, оставив ее в церкви.

Когда служанка помогла ей раздеться и ушла, она вынула из сумки тонкую шелковую комбинацию, натянула и, накинув халат, направилась к спальне Николаса.

Подобравшись ближе, Даглесс положила руку на ручку двери. Она знала, что он не спит. Чувствовала. Поэтому и открыла дверь без стука. Он сидел в постели, прикрыв ноги простыней. Грудь и плоский твердый живот были обнажены. Он пил из серебряной кружки и не поднял глаз, когда она вошла.

– Нам нужно поговорить, – шепнула Даглесс. В комнате было полутемно и тихо, если не считать потрескивания огня и свечного воска.

– Нет. Нам больше нечего сказать друг другу. Мы оба должны сделать то, что должны.

– Николас, – выдохнула она, но он по-прежнему не смотрел на нее. Тогда она одним движением плеч скинула халат на пол. Сорочка не была такой уж возмутительной по стандартам двадцатого века, но в елизаветинскую эпоху так не считали. Тонкие бретельки, низкий вырез и льнущая к телу ткань не оставляли простора воображению.

Она встала на четвереньки и стала красться к нему, как тигрица на охоте.

– Николас! Не женись на ней…

Он наконец удостоил ее взглядом, и вино выплеснулось из кружки.

– Что ты делаешь? – хрипло пробормотал он. Растерянность мгновенно сменилась вожделением.

– Может, ты захочешь остаться со мной этой ночью? – осведомилась она, подползая ближе.

Николас заглянул в вырез ее сорочки и положил ей на плечо внезапно задрожавшую руку.

– Одна ночь, – пообещала она, поднимая к нему лицо. Николас отреагировал мгновенно. Его объятия были крепкими, поцелуи – страстными. Он упивался ею, овладевая, как мечтал все это время. Ткань сорочки с жалобным треском разошлась. Он зарылся лицом в ее грудь, терзая поцелуями. – Эта ночь за твое обещание, – лепетала Даглесс, откинув голову. Пытаясь вспомнить, что должна делать, прежде чем руки и губы Николаса изгонят из его головы все мысли. – Клянись!

– Все, чем я владею, твое. Разве ты этого не знаешь? – спросил он, скользя губами вниз по ее животу. Его пальцы впивались в плоть ее бедер.

– В таком случае останься завтра дома. Сегодняшняя ночь за твое согласие.

Сильные руки Николаса приподнимали ее бедра, и остатки ее сорочки спускались все ниже.

– Ты получишь не только завтрашний день, но и все последующие, до конца моей жизни.

– Николас, пожалуйста…

Даглесс отчаянно пыталась не сдаваться, но прикосновения Николаса сводили ее с ума.

– Пожалуйста, любовь моя. Вряд ли я еще буду здесь после сегодняшней ночи, поэтому ты должен мне поклясться.