Кэтлин Тессаро - Дебютантка

– Кажется, понимаю.

– Вопрос в том, произведет ли это впечатление на твою новую пассию?

Грейт-Хаус

Онтарио, Канада

15 сентября 1941 года

Моя дорогая девочка!

Я так давно не получал от тебя никакой весточки и сейчас решил предпринять последнюю отчаянную попытку связаться с тобой. Я посылаю это письмо твоей сестре, поскольку уже перепробовал все другие адреса, которые пришли мне в голову, но нигде не мог добиться ответа на вопрос, где ты сейчас находишься.

Я прекрасно понимаю, что ты во мне разочаровалась, возможно, ты даже ненавидишь меня и не хочешь иметь со мной дела, так что и это письмо, скорее всего, тоже останется без ответа. И все же я должен попробовать еще раз. Я и представить себе не мог, что мне придется когда-нибудь писать такое. Прошу тебя, верь мне, я не лгу, мой отчаянный поступок совершенно сломил меня. Будь у меня другой выход, я ни за что не стал бы этого делать. Но, дорогая моя, меня уличили в таком проступке, в котором мне стыдно признаться, ведь я не хочу причинить тебе боль. На этот раз мне не избежать наказания. Я должен или немедленно покинуть страну, любовь моя, или отправиться в тюрьму. И я нашел выход, договорившись с единственным существом, кроме тебя конечно, которое понимает меня и которое может вывезти меня из Англии, пока еще не поздно.

Я не люблю ее. На свете существует только одна женщина, которую я любил и продолжаю любить, и эта женщина – ты. Но я не хочу в тюрьму. Подобное исключено, у меня для этого просто не хватит мужества.

Я не достоин тебя. Я это знаю. И всегда это знал. С самой первой нашей с тобой встречи, когда я увидел тебя, горько плачущую, в парижской гостинице, я понял, что связан с тобой навсегда. Я не рассказывал тебе о том, как некоторое время стоял тогда в сторонке, прежде чем подойти, и наблюдал за тобой. Воистину, я не видел до тех пор женщины столь восхитительно прекрасной и при этом словно бы не имеющей об этом никакого понятия. А когда ты заговорила, столь обезоруживающе всхлипывая и захлебываясь словами, как одна лишь ты умеешь, я уже не сомневался, что встретил родственную душу, своего двойника, только гораздо лучше и совершеннее. И хотя тогда ты была еще совсем ребенок, мне понадобилось приложить поистине титанические усилия, чтобы расстаться с тобой. Вот и сейчас, покидая тебя, я призываю на помощь всю свою волю.

Моя любовь к тебе всегда изобиловала ужасными, страшными изъянами из-за моего порочного, безнравственного образа жизни. О, как бы я хотел вырвать этот порок из своего сердца и всю оставшуюся жизнь следовать принятым в обществе нормам. Что за несчастное я создание, если мне приходится причинять боль единственному человеку, которого я по-настоящему люблю и ставлю превыше всех других? И что бы я ни говорил, как бы ни были прекрасны мои слова, я знаю: без меня тебе во всех отношениях будет лучше. Меня терзает позорная, нечистая страсть, способная испортить все, к чему бы я ни прикасался. И я не вынесу мысли, что мой порок осквернит твою чистоту.

Но сможешь ли ты простить меня?

Я не имею ни малейшего права задавать тебе этот вопрос, но если сможешь, прошу тебя, дай мне знать. И я тут же вернусь за тобой. Я найду тебя. Я добьюсь развода, и мы с тобой начнем все сначала, где-нибудь в далеком уголке этого широкого, истерзанного мира. Помнишь, ты ведь сама всегда говорила: жизнь – это длинная цепь катастроф. Как же это верно, особенно для меня, человека, которого все считали колоссом, твердо стоящим на сильных ногах… но оказалось, что ноги эти глиняные. И тем не менее я готов отдать все что угодно, лишь бы остаток жизни ковылять на этих ногах рядом с тобой.

Все существо мое без остатка сохнет и гибнет без тебя. Каждое мгновение меня мучит раскаяние, и сам воздух, которым я дышу, кажется мне отравленным. Я чувствую себя человеком неполноценным, полным неудачником, который не справился с задачей, провалил великую миссию любви. Но, как бы там ни было, я все равно продолжаю любить тебя. Я люблю тебя. Люблю отчаянно, люблю, как последний глупец. Люблю неуклюже, ревностно и жадно, люблю безнадежно, люблю беззаветно, как любит ребенок. И мне невыносима сама мысль о том, что ты можешь думать иначе.

Я совершенно сломлен и разбит.

В воздухе стало прохладней: кажется, надвигался дождь. До сих пор лето было просто роскошное, такой жары Кейт и припомнить не могла. И все-таки теперь, когда совершенно невыносимое великолепие жарких солнечных дней немного смягчилось, стало легче дышать. Она поняла, насколько соскучилась по настоящему, мягкому, неназойливому, истинно английскому лету. Такому бледному и мимолетному, что кажется, будто это и не лето вовсе, а одна лишь его видимость. А теперь трава напиталась влагой и испускала тонкое благоухание, и первые опавшие листья уже шелестели под ногами людей, проходящих мимо скамейки на Примроуз-Хилл. Кейт еще плотнее закуталась в плащ.

Дело шло к вечеру. Солнце медленно клонилось к горизонту, постепенно багровея и окрашивая небо в розовые и бледно-лиловые полосы, тающие на фоне чистейшей глубочайшей голубизны. Нью-Йорк теперь далеко, его больше нет. Перед ней раскинулся Лондон, старый город с древней, запутанной и порой парадоксальной историей, со множеством знакомых мест, достопримечательностей и памятников; очертания некоторых неясно маячили сейчас вдали.

Внезапно по склону, гоняясь друг за другом, пробежали две собаки, два лабрадора, и на фоне закатного солнца ей показалось, что они окутаны светящимся ореолом. Глядя на лабрадоров, Кейт не могла сдержать улыбки и залюбовалась их бьющим ключом жизнелюбием, этаким блаженным и радостным пренебрежением ко всему, что лежит за пределами их восторженной забавы.

А за ними по склону прямо к ней поднимался Джек.

Бывает так, что некоторое время не видишь человека, а потом снова встретишься и не можешь смотреть на него без разочарования и досады. Кейт это прекрасно знала. Вдруг выясняется, что ты все себе напридумывала, на деле же твои фантазии не имеют никакого отношения к реальности. Но сейчас, при виде приближающегося к ней Джека, Кейт охватила столь глубокая радость, что девушка и сама удивилась.

С трудом переводя дыхание – подъем оказался довольно крутым, – Джек остановился рядом с ней. На плече у него висела большая сумка.

– Здравствуйте, мистер Коутс, – слегка поклонилась Кейт.

– Здравствуй, Кэти, – отозвался Джек.

Он сел рядом, осторожно поставил сумку возле ног, повернулся к ней и лукаво улыбнулся.

– В чем дело? – слегка смутившись, засмеялась она.

– Ну-ка, поцелуй меня, Кэти.

– Что-о?! – Сердце ее отчаянно, словно у школьницы, застучало в груди. – Вот прямо так взять и поцеловать?