Джессика Соренсен - Одиночество Новы

– Ну, не знаю. – Я чешу в затылке. – Я думал, она отказалась.

Дилан закатывает рукава клетчатой рубахи и лезет в карман за сигаретами.

– Я недавно спрашивал, вроде едет. – Он сует сигарету в рот. – Но у нее с головой совсем плохо, могла сто раз передумать.

– С головой? – Я встаю с кровати и иду к комоду. – По-моему, нормальная девчонка.

Дилан закуривает и сует зажигалку в задний карман.

– Это по-твоему. Делайла говорит, она совсем с катушек слетела, когда ее парень покончил с собой, даже вены резала. – Он прищелкивает языком и проводит пальцем по запястью. – Она-то не виновата, конечно. Это же она его мертвым нашла. Тут кому угодно крышу сорвет. – Глаза у него округляются, лицо вытягивается, как будто он хочет сказать: «Вот блин!» – Ох, мать твою, совсем забыл… Вот дерьмо… – Он потирает бритую голову рукой с зажатой в ней сигаретой. – Слушай, я не хотел…

– Хотел, хотел! – обрываю я резко.

Я злюсь на него не только за то, что он напомнил мне о прошлом, но и за то, что оскорбил Нову – говорил о ней так, будто она какой-то экспонат из шоу уродов. Я-то хоть заслужил, своими руками себя на муки обрек, а Нова ведь ничего не сделала. Это с ней что-то случилось, и мне от этого чертовски больно, прямо физически больно, во всем теле.

– А теперь валил бы ты отсюда, мне переодеться надо.

Глаза у Дилана холодеют.

– Ты за языком-то следи. Ты в моем доме гость, и я тебя тут долго терпеть не стану, если за жилье не будешь платить.

Я иду к двери, сжав кулаки. Ох, как же хочется врезать ему по роже!

– Я ищу работу. – Начинаю закрывать дверь, но Дилан удерживает ее рукой.

– Не ищи, есть у меня для тебя работа.

– Какая? – скептически оглядываю я его.

Дилан затягивается, дым выходит изо рта и обволакивает лицо.

– Сам знаешь.

Знать-то я знаю, но не уверен, что уже дошел до этой черты. Да, сам я курю наркоту, но продавать – значит еще ниже опуститься в дерьмо.

– Я подумаю.

Дилан отпускает дверь и отступает:

– Ну так думай быстрее, а то упустишь свой шанс.

Он не врет. В этом мире все приходит и уходит быстрее, чем кто-нибудь успеет испустить последний вздох, потому что ничто по-настоящему не имеет значения, кроме кайфа, это-то мне и нравится.

Я киваю, Дилан уходит в коридор, можно закрыть дверь. Я поворачиваюсь на месте, оглядываю жалкую комнатушку, ставшую моей жизнью, пытаюсь вспомнить, как я здесь оказался, но весь путь от смерти Лекси до этой минуты заволокло туманом. Может быть, и Нова чувствует то же самое. Может, поэтому она все время такая грустная. Увидеть такое – увидеть смерть… Это всегда оставляет шрамы в душе. И не какие-нибудь малозаметные – длинные, толстые, с рваными краями, такие, что остаются навсегда. Эти шрамы меняют для тебя все вокруг, меняют людей. Губят их. Разница только в том, что я свои шрамы сам себе оставил, когда разбил эту чертову машину, а за Нову решил кто-то другой.

Смотрю на рисунок с глазами Новы, а потом на портрет Лекси на стене. Эти картины застревают у меня в голове, воскрешают в памяти ту черную минуту, которая изменила меня навсегда.

– Куинтон… – шепчет Лекси, и хотя глаза у нее открыты, они будто стеклянные, и я не знаю даже, видит она меня или нет.

Слезы катятся у меня из глаз, я приподнимаю ее голову с земли и кладу к себе на колени. Джинсы сразу же намокают от крови, и в лунном свете я вижу, что она вся в крови, и я весь в крови, и земля вокруг.

– Все хорошо, маленькая… – Я стараюсь сдержать слезы, понимаю, что должен быть сильным, – это же не мне больно. Я весь будто онемел. – Я рядом, и с тобой ничего не случится. Обещаю.

Лекси качает головой, дыхание у нее становится прерывистым, она хватает меня за руки:

– Ты только пообещай, что никогда меня не забудешь, никогда. Что будешь любить меня больше всех.

– Конечно, – говорю я, прикладывая пальцы к ее запястью. Нащупываю слабый пульс, и от одного удара до другого проходит все больше времени. – Лекси, но это все глупости, ты же поправишься.

Я лгу. Она это знает. И я знаю. Кровь струится из ее тела, руки и ноги согнуты под странным, неестественным углом.

Но я уже нашел ее телефон и какой-то наивной частью сознания думаю: вот «скорая» приедет вовремя, и все будет в порядке. Ее вылечат, поставят на ноги, соберут по кусочкам и сотрут эту ночь, как будто ее и не было.

Я вслушиваюсь в рваный ритм ее дыхания, понимаю, что оно слабеет, но молю Бога, чтобы она продержалась. Если я буду слушать и молиться, она будет дышать. Она должна дышать.

– Куинтон… – шепчет Лекси, и я больше не могу сдерживать слезы. Горячие слезы текут по лицу, я поднимаю руку и вытираю их, пока она не увидела. – Прости, что я высунула голову в окно.

Я плачу, содрогаясь всем телом, и чувствую, как удары ее сердца становятся тише.

– Ты не виновата, – кое-как выговариваю я. – Я должен был просто остановить эту чертову машину… Лекси, прости меня, гада. Я все исправлю как-нибудь, я обещаю. Я тебя никогда не отпущу. Обещаю.

– Ты всегда стараешься все исправить. – Лекси пытается улыбнуться, но улыбка выходит кривая и фальшивая. – Когда-нибудь ты сделаешь какую-то девушку по-настоящему счастливой…

– Сделаю… тебя… – Я осекаюсь; она закрывает глаза.

Это было последнее, что я ей сказал, и лучше бы эти слова остались последними в моей жизни. Может быть, если лечь рядом с ней и постараться изо всех сил, мое сердце тоже остановится…

Я вздрагиваю, силой выдергивая себя из этого воспоминания. Из глаз катятся слезы, я медленно подхожу к портрету Лекси на стене у окна, смотрю на черные линии на бумаге, которыми я пытался передать совершенную красоту ее тела.

– Если я с ней подружусь, то нарушу обещание? Потому что я хочу с ней дружить, хотя нисколько этого не заслуживаю. Раньше я думал, что так нарушу мое обещание тебе, а теперь не знаю. По-моему, это все прежний я пытается пробиться наружу и снова сделать из меня хорошего парня, потому что она такая грустная и одинокая. – Я умолкаю и жду какого-то знака, ответа.

В комнате тихо, я вздыхаю, провожу ладонью по лицу, понимая, что надо бы просто покончить со всем сразу. Оборвать свою жизнь. Сказать «прощай». Оставить позади все эти мысли, и воспоминания, и ненависть к себе, как я хочу сделать уже год, вместо того чтобы зря коптить небо. Но, видно, духу не хватает. Я как будто жду чего-то, хотя ждать нечего.

Я отхожу от комода к двери – делаю еще несколько шагов в будущее, хотя предпочел бы навсегда остаться в прошлом.

10 июля, пятьдесят шестой день летних каникул

Я решила отдохнуть немного от трейлеров и от парней. Отдых вышел не слишком хорошим и не слишком плохим, как и все в моей жизни в последнее время. Ничего хорошего. Ничего плохого. Просто существование.