Джессика Соренсен - Тлеющий уголек

Перевод: Ксения, Екатерина Живова

Редактор: Марина Стамова, Анастасия Алясова

Вычитка: Ксения Левченко

Обложка: Лиля Саакян

Специально для группы Y O U R B O O K S

При копировании перевода, пожалуйста, указывайте переводчиков, редакторов и ссылку на группу.

— Эмми, не могла бы ты подать мне тот шестигранный торцевой гаечный ключ? — мой отец высовывает руку из-под Челленджера.

Я отодвигаю банку с винтами и монетами в сторону, беру ключ из коробки с инструментами и перепрыгиваю через крыло автомобиля, лежащее на земле.

— Ты уже исправил это? — спрашиваю я, передавая ключ ему в руки.

Его ноги ерзают, как будто он бежит под машиной.

— Терпение, Эмми. Такие вещи требуют времени.

— Например, сколько? Час? — спрашиваю я нетерпеливо. — Папа, я хочу, чтобы ты водил её очень быстро. И я хочу быть там тоже.

Отец смеется.

— Хорошо, мы можем сделать это.

— Ты обещаешь? — говорю я. — Клянешься?

Он снова смеется и бросает ключ на бетон.

— Да, клянусь своим сердцем и надеюсь умереть.

Мой взгляд блуждает в углу гаража в то время, как я возвращаю банку с винтами и монетами и начинаю вытаскивать пенни один за другим и раскладывать их по кучкам на бетоне. Металл звенит с каждой брошенной монетой, и я подпеваю песне по радио, песне о смерти и принятии этого. Я задаюсь вопросом, говорится ли это о моем друге в углу гаража, который всегда наблюдает и следует за мной, куда бы я ни пошла. Он одет в забавную накидку, как у супергероя, только у него есть капюшон на голове. Его лицо всегда спрятано, но я готова поспорить, что его кожа сделана из радуги и света.

Он тихо предупреждает о монетах и карте, которую я должна была сделать.

— Я сделала это неправильно? — я указываю на пенни. — По мне, выглядит правильно.

Мой отец высовывает голову из-под машины. На лице у него жирные пятна, а в его черных волосах слой металлической стружки.

— Эмми, с кем ты говоришь?

Я подпеваю песне, играющей из магнитолы в машине.

— Ни с кем, — лгу я, поскольку мне запретили обсуждать моего воображаемого друга с кем-либо — это его правила. Я даже поклялась своим сердцем и пообещала воткнуть иглу в мой глаз. А это последняя вещь, которую я хотела бы сделать.

Отец отталкивается из-под машины и вытирает жирные руки о передние части его рваных джинсов.

— Хэй, Эмми, хочешь пойти раздобыть чего-нибудь поесть? — через мое плечо он всматривается в карту кладбища, которую я делаю. Каждая монета представляет собой тело, которое было похоронено.

— Играю в игру, — отвечаю я.

У него сбивается дыхание.

— Прекрати это! — он разбрасывает кусочки своим ботинком и берет меня на руки. Он держит меня слишком сильно, пока несет к багажнику и усаживает меня на край так, что мои ноги свисают.

— Кто сказал тебе сделать это с монетами? — злость в его глазах пугает.

— Я не знаю, — я пытаюсь вырваться из отцовских рук. — Папочка, ты делаешь мне больно.

Его глаза расширяются, когда он смотрит на свои руки, как будто он не осознает, что держит ими мои руки.

— Эмми, это очень важно — он ослабляет хватку, — кто сказал тебе сделать это?

Я смотрю на своего друга в углу.

— Я не должна тебе рассказывать.

— Эмбер Роуз Эдвардс — он использует моё полное имя только тогда, когда говорит серьезно. — Ты скажешь мне прямо сейчас или я не позволю тебе кататься на машине вместе со мной. Ты понимаешь?

Я рассержено скрестила руки.

— Отлично. Мой воображаемый друг сказал мне сделать это.

Мой друг свирепо посмотрел на меня, и я испугалась, что он собирается покинуть меня. Пожалуйста, не покидай меня. Пожалуйста, не покидай меня.

Отец ловит мой взгляд, и искра его смерти всплывает через его прикосновения — и темнота . Я вздрагиваю, когда он поворачивается ко мне со строгим выражение лица.

— Эмми, ты должна игнорировать его, хорошо? — говорит он, взгляд его серых глаз смягчается. — Ты не можешь иметь воображаемых друзей — люди подумают, что ты сумасшедшая. И мы не можем позволить им так думать.

— Но я не хочу, чтобы он уходил.

— Ну, он должен. Время ему уходить. Ты понимаешь? Никаких воображаемых друзей. Никогда.

— Прекрасно… уходи, друг, — слезы стоят в уголках глаз, пока мой друг растворяется в воздухе. — Это не справедливо.

— Жизнь не справедлива, — говорит отец, помогая мне слезть с багажника, — чем раньше ты поймешь это, тем легче будет жизнь.

Я возвращаюсь обратно к банке и начинаю убирать беспорядок, собирая монеты и винты в неё.

— И, Эмми, — отец снова залезает под машину — если он когда-нибудь вернется, ты должна сказать ему, чтобы он убирался.

— Хорошо, — хмурюсь я, бросая пенни в банку. Пока отец под машиной, я рискую взглянуть в пустой угол, тайно надеясь, что мой друг вернется. Но он не возвращается, и мое сердце болит. Он единственный человек, которого я встречала, кто понимает смерть так, как понимаю я.

Тринадцать лет спустя…

Я люблю кладбище. Тут тихо и спокойно — это единственное место, где я отдыхаю от смерти. Я терпеть не могу людные места, набитые голосами и жизнью. Больно находиться среди жизни. Люди не понимают, как близко находится смерть, прямо за их плечами, вокруг квартала, в конце улицы. Она везде, и я единственная, кто знает, где она прячется. Я вижу смерть каждый день, но кладбище уже мертвое.

Луна яркая сегодня ночью, ей остается немного, чтобы быть полной. Сухие листья падают с дуба, а воздух четко пахнет осенью. Надгробия покрывают землю, и легкий туман застилает хрустящую траву. Я прислоняюсь к стволу дерева с открытым блокнотом и ручкой в руках, строчу слова, которые важны для меня.

Кладбище мое чувство комфорта, мое святилище в мире тьмы, один кусочек света в моей жизни.

Я убираю кончик пера со страницы и перечитаю слова. Я звучу одержимой смертью, как Эдгар Аллан По или Эмили Дикинсон, но смерть — это огромная часть меня. С обычным прикосновением я узнаю, когда кто-то умрет. И будет ли им больно. Будет ли их жизнь украдена.

Я кладу блокнот на траву и сую ручку в корешок. Натягиваю капюшон поверх головы, скрещиваю руки и пялюсь на заброшенную улицу. Один из уличных фонарей мерцает, и собака лает за передними воротами дома из красного кирпича. Я гляжу на свои часы. Уже очень поздно. Я хватаю блокнот и иду через кладбище. Земля сырая и тяжелая, и моя черная обувь погружается во влажную грязь. Я вижу надгробия; большие, маленькие, сложные, простые. Я задаюсь вопросом, являются ли детали надгробия определением человека, который лежит под ним. Если оно большое и красивое, то значит ли это, что они были любимы многими? Или они были одинокими, но имели много денег? Заявляют ли маленькие и простые, что они жили одиноко? Или они всего лишь были не богатыми?