Анна Тодд - После – долго и счастливо

Я понимаю, что, если дам ей слишком много личного пространства, она отдалится от меня, а если начну давить – просто сбежит. Это новая и совершенно неизведанная для меня территория. Стыдно признаться, но я уже привык к тому, что можно безнаказанно выплеснуть на нее свои эмоции. Я ненавижу себя за то, что так обращался с ней, и знаю, что она заслуживает лучшего человека, чем я, но мне необходим этот последний шанс, чтобы стать именно таким человеком.

Нет, мне нужно быть собой. Просто той версией себя, которая достойна ее любви.

– Ничего, занимаемся выпечкой. Как обычно. Хотя на самом деле у меня небольшой перерыв. – Слабая улыбка касается ее губ, и я радостно ухмыляюсь. Такие незначительные проявления эмоций, крошечные намеки на то, как она ко мне относится, питают мою надежду. Надежда. Новое и не слишком приятное чувство, но я с радостью посвящу ему свое время и попытаюсь во всем разобраться.

Карен и новая королева эротических фантазий Лэндона зовут Тессу, и не успеваю я и глазом моргнуть, как они возвращаются на кухню, а мы с Лэндоном остаемся в гостиной, всеми забытые и покинутые.

Убедившись, что женщины нас не слышат, я расплываюсь в дьявольской ухмылке:

– Ты на нее запал.

– Сколько раз еще повторять? Мы с Тессой просто друзья, – демонстративно вздыхает он и бросает на меня раздраженный взгляд. – Мне казалось, ты это понял после того, как целый час ругался сегодня утром.

Я вскидываю брови:

– Да я не о Тессе. Я имею в виду Сару.

– Ее зовут София.

Пожав плечами, я продолжаю улыбаться:

– Какая разница?

– Нет, – закатывает он глаза, – это не одно и то же. Ты ведешь себя так, будто не в состоянии запомнить ни одно женское имя, кроме Тесс.

– Тесса, – поправляю я его, нахмурившись. – И зачем мне запоминать другие женские имена?

– Это проявление неуважения. Ты уже назвал Софию всеми именами, которые начинаются на «с», но только не ее настоящим именем. Меня ужасно бесило, когда ты Дакоту называл Даниэль.

– Какой же ты зануда. – Я сажусь на диван, улыбаясь своему сводному… Ну, вообще-то он мне не сводный брат. И никогда им не был. Осознав это, я не знаю, что и думать.

Он выдавливает улыбку:

– Кто бы говорил.

«Если бы он знал, что бы почувствовал?»

Возможно, ничего. Возможно, испытал бы облегчение, что мы не родственники, пусть и через брак родителей.

– Я знаю, она тебе нравится, признай это, – издеваюсь я.

– Ничего подобного. Я ее даже не знаю. – Он отворачивается. Попался!

– Но она же будет с тобой в Нью-Йорке, и вы сможете вместе бродить по улочкам, а потом, попав под проливной дождь, окажетесь под козырьком какого-нибудь здания. Сплошная романтика! – Я закусываю губу, чтобы не рассмеяться при виде его испуганного лица.

– Может, хватит? Она намного старше меня, и я ей явно не пара.

– Она слишком хороша для тебя, но ведь никогда не знаешь, как все обернется. Некоторым девчонкам наплевать на внешность парня, – не успокаиваюсь я. – Да и кто знает? Вдруг она как раз ищет парня помоложе. Сколько лет твоей старушке?

– Двадцать четыре. Оставь ее в покое, – просит он, и я умолкаю. Можно продолжать дразнить его до бесконечности, но мне и так есть чем заняться.

– Я переезжаю в Сиэтл. – От таких новостей у меня самого чуть не кружится голова.

– Что? – Он подается вперед, немного удивленный.

– Вот такие дела. Я собираюсь поговорить с Кеном насчет того, сможет ли он помочь мне закончить семестр заочно. Потом найду квартиру в Сиэтле для нас с Тессой. Выпускные документы уже в работе, так что много проблем не возникнет.

– Что? – повторяет Лэндон и отводит взгляд.

«Он разве не слышал, что я только что сказал?»

– Я не буду повторять по сто раз. Ты меня слышал.

– Почему сейчас? Вы с Тессой не вместе, и она…

– Мы будем вместе. Ей просто нужно немного времени все обдумать, но она меня простит. Она всегда прощает. Вот увидишь.

Как только эти слова слетают с моих губ, я поднимаю голову и вижу красивое лицо Тессы – она стоит в дверном проеме и недовольно хмурится.

В тот же момент ее красивое лицо исчезает: Тесса разворачивается на пятках и, не говоря ни слова, возвращается на кухню.

– Черт возьми. – Закрыв глаза, я откидываю голову на подушку дивана и проклинаю себя за то, что вечно делаю все не вовремя.

– Нью-Йорк – лучший город в мире, Тесса, он просто невероятен. Я прожила там пять лет и до сих пор не исследовала его целиком. Бьюсь об заклад, на это даже жизни не хватит, – говорит София, отскребая от противня остатки сожженного мной теста.

Я отвлеклась. Так глубоко задумалась, услышав высокомерные равнодушные слова Хардина, что не заметила дыма, идущего от духовки. Только после того, как София и Карен примчались на кухню из кладовой, мое внимание переключилось на сгоревшее тесто. Ни та, ни другая ни словом меня не упрекнули, и София, ополоснув противень холодной водой, чтобы остудить, начала его чистить.

– Сиэтл – самый большой город, в котором мне довелось побывать, но я готова к Нью-Йорку. Мне нужно уехать отсюда, – отвечаю я. Лицо Хардина так и стоит перед глазами, пока я произношу эти слова.

Улыбнувшись мне, Карен наливает нам по стакану молока.

– Отлично. Я живу рядом с Нью-Йоркским университетом и, если хочешь, могу показать тебе окрестности. Всегда хорошо иметь знакомых, особенно в таком большом городе.

– Спасибо, – благодарю я от всего сердца.

Лэндон тоже переедет в Нью-Йорк, но будет чувствовать себя на новом месте так же некомфортно, как и я, поэтому нам обоим не помешает местный друг. Мысли о жизни в Нью-Йорке очень пугают, даже ошеломляют, но, скорее всего, каждый чувствует то же самое, переезжая на другой конец страны. Если бы Хардин изменился…

Я встряхиваю головой, пытаясь избавиться от бесполезных мыслей. У меня не получилось убедить Хардина переехать ради меня даже в Сиэтл. Он бы рассмеялся мне в лицо по поводу Нью-Йорка. Он решает за меня, что я хочу, и думает, что получит мое прощение, только потому, что так бывало в прошлом.

– Что ж, – произносит Карен, поднимая стакан молока, – за Нью-Йорк и новые приключения! – Ее улыбка ослепительна. София тоже поднимает свой стакан, и мы чокаемся, но я никак не могу выкинуть из головы слова Хардина.

«Она простит меня. Она всегда прощает. Вот увидишь», – сказал он Лэндону.

Его слова продолжают крутиться у меня в голове по кругу, и с каждым новым витком страх перед переездом уменьшается. Каждый слог – словно пощечина по чувству собственного достоинства, по жалким, оставшимся от него осколкам.

Сказать, что я избегала Хардина, – значит ничего не сказать. Дни шли – на самом деле всего два, но кажется, что все сорок, – а я избегала его всеми правдами и неправдами. Знаю, что он здесь, в этом доме, но не могу заставить себя встретиться с ним. Он несколько раз стучался в дверь, но получил лишь неубедительную отговорку, почему я не открываю.