Эммануэль Арсан - Эммануэль. Верность как порок

– Для меня поют образы, подпевает видимая реальность, ритм сквозь линзу задает жизнь. Удары сердца проникают сквозь невидимую ткань, а свет придает своим гаммам цветную оболочку. Я вижу! Видеть – это самое важное.

Эммануэль восхитилась:

– Наконец-то! Я открыла в тебе поэта!

– Вовсе нет! Я – ученый.

Лукас тщетно пытался выцедить хоть каплю вина из последней бутылки.

– Невооруженному глазу кажется, что вино кончилось, – констатировал он. – Но ведь глаз-то не может залезть в бутылку.

Он вдруг резко встал, повернулся спиной, отошел на несколько шагов, а потом вернулся обратно.

Эммануэль не сомневалась, что он сейчас докажет свою теорему, но не с помощью новой бутылки.

– Когда ты мне все расскажешь, – предупредила Эммануэль, – тогда и я признаюсь тебе кое в чем.

Лукас вдруг неожиданно позеленел в буквальном смысле слова. Он весь стал зеленым.

Позеленело его лицо, за исключением глаз, которые по-прежнему остались черными, волос, бровей, ресниц, губ и зубов, которые сохранили свой натуральный цвет.

Он развязал свой шейный платок: его руки и шея тоже были зелеными, оливкового цвета, который отличался от цвета его вельветовых брюк и его рубашки, но совершенно с ними не дисгармонировал.

– Ты сказала, что мне идет этот цвет, – объяснил он. – Полагаю, ты имела в виду лишь одежду? Или ты хотела дать мне понять, что иной цвет кожи подойдет мне больше?

Эммануэль не знала, что ответить. «У него не было времени испачкаться в краске, – подумала она. – Что же тогда он сделал с собой?»

В конце концов она несколько недовольно спросила:

– Ты съел таблетку? Во время ужина?

– Нет. Двадцать секунд назад. Знаю, это слишком долго. Реакция должна быть мгновенной. Но у меня уже есть идея, как ее сократить. Ты увидишь: скоро я получу отличный результат Тогда у меня не возникнет никаких сложностей, чтобы разработать формулы для правильного использования других материалов.

Эммануэль знаком показала, что поддерживает его идею. Но самом деле она видела лишь то, что зеленый цвет кожи просто отвратителен.

– Ты долго будешь таким страшным? – в замешательстве спросила она.

Лукас расхохотался.

– А я надеялся, что тебе понравится! Вот и доказано: я ничегошеньки не знаю о женщинах.

И он упал на большую пеструю подушку, одна из полос на которой сливалась с цветом его кожи. Через мгновение Лукас притворно вздохнул.

– Мне кажется, что все мои выходки тебя разочаровывают. Помню, какой у тебя был вид, когда я в первый раз открыл тебе свой талант суконщика.

«Отлично сыграно! – решила про себя Эммануэль. – Прекрасный способ убедить меня в том, что его недооцениваю».

Эммануэль присела к нему на подушку, притронувшись плечом к его плечу:

– Возможно, я бы лучше оценила твои открытия, если бы ты не делал из них такой тайны. Ты знаешь мой каприз: чтобы мне понравилась практика, мне иногда нужно знать немного теории. О! Слава богу! Мне кажется, твоя кожа начинает обретать нормальный цвет.

– Я принял всего лишь одну дозу, а она действует только две минуты. Хотя, возможно, в конце концов, я знаю о женской чувственности больше, чем думаю… Коньяку?

– Давай!

Он налил две рюмки, посмотрел на свою и отставил ее.

– Как считаешь, его цвет лучше бы подошел к моей внешности?

Эммануэль вновь встревожилась:

– Ты не думаешь, что эти таблетки могут тебе навредить?

– Я не подопытный кролик. Безопасность этих таблеток подтверждена длительными исследованиями. Я бы не стал рисковать. Да и другим не позволил бы подвергаться опасности.

В голосе Эммануэль проскользнула нотка досады:

– Ага! То есть ты уже многим раздал свои пилюли?

Лукас возмутился:

– Ты действительно считаешь, что первую таблетку я мог отдать кому-то другому, а не тебе?

Настроение Эммануэль улучшилось. Сомнения рассеялись, и она пожалела, что высказала их.

– Это и есть то самое изобретение, которое мы сегодня отмечаем?

Лукас вновь огорчился. Потом задумался и вдруг смущенно произнес:

– На самом деле… Я праздную твое присутствие в моем доме. То есть я хочу сказать, что для меня праздник – праздновать это с тобой.

И хотя Эммануэль была сбита с толку, это заявление показалось ей таким прелестным, что ей тут же захотелось броситься Лукасу на шею. Однако девушка посмотрела на эту шею с сомнением. Нет, цвет его кожи вновь стал нормальным. Она сказала:

– Теперь я тоже хочу тебе кое в чем признаться. Увидев твои приготовления, я поначалу надеялась, что ты предпринял их в мою честь, и была немного поражена, когда ты сказал, что все это – в честь твоего нового гениального изобретения.

– Разве я так сказал? – возмутился Лукас. – В любом случае, если ты так подумала, значит, ты тоже не слишком-то хорошо понимаешь мужчин.

– Мужчин немного понимаю. Ученых – меньше. Но я их люблю.

Эммануэль сознавала, что первый поцелуй их отношения дальше не продвинет. И ей это нравилось. Девушка хотела хотя бы ненадолго продлить их дружбу, легкость в общении. И она пропела строчку, которую знала наизусть:

– Не думаешь ли ты, что любовь – это развлечение? Жиринно, это работа, причем самая тяжелая из всех [18].

– У тебя не такой уж уставший вид, – заметил Лукас.

– Однако я провела весь день, занимаясь любовью, – призналась Эммануэль.

Поскольку он не спросил, с кем же она была, девушка продолжила свое добровольное признание:

– С мужем.

– Но ведь ты сказала, что он уехал во Франкфурт.

– Уехал Марк. А любовью я занималась с Жаном, моим бывшим мужем.

Лукас улыбнулся:

– Тот, чья жена – художница!

Эммануэль мучилась сомнениями: ей хотелось поговорить о любви с Лукасом и услышать рассказ об изобретении тоже. В идеале было бы хорошо совместить обе эти темы, начав с той, о которой она знала меньше.

– Я просила тебя рассказать мне о теоретической схеме. Можно кратко, без уравнений, мне это помогло бы понять, почему ты так гордишься перекрашиванием кожи в зеленый цвет.

– Или в коньячный. Ты действительно не хочешь это увидеть?

«На него невозможно повлиять, – решила Эммануэль. – Вот осел! Ему повезло, что я, когда надо, умею уступить».

Янтарный, словно дорогое шампанское, Лукас Сен-Милан, решила она, выглядит совсем неплохо.

Третье перевоплощение, в пепельный цвет, тоже получилось неплохо. Когда же Лукас стал перламутрово-розового цвета, потом ультрамаринового, а затем бледно-голубого, ей тоже захотелось поучаствовать в этих экспериментах.

– Ты долго еще будешь принимать эти таблетки один? – запротестовала она. – Не хочешь со мной поделиться?

Лукас не заставил себя долго просить и открыл ей деревянную шкатулку, похожую на ту, где знатоки хранят свои сигары. Миниатюрные жемчужины в полупрозрачных облатках были разложены там по цветам.