Элин Хильдебранд - Пляжный клуб

– Ну, прости, – ответила та. – Не ожидала тебя здесь увидеть. Ты говорила с Маком?

– Не хочу я с ним разговаривать.

– Хочешь, – возразила Сесили. – Иначе бы ты тут не лежала.

– Сегодня праздник, – буркнула Марибель. – На пляжах не протолкнуться.

– Скучаешь? – поинтересовалась Сесили.

– Конечно.

– И я – по Габриелю, – призналась та. За неделю до роспуска учеников они были близки десять раз (однажды их застала уборщица). Так что к приезду родителей вся промежность у нее горела.

– Это другое, – ответила Марибель. – Вы с Габриелем пока вместе.

– Ну да. – Сесили не очень представляла, что там такое у них творится, у Мака и Марибель. Была какая-то некрасивая ситуация, и оба не находят себе места. – Сейчас я тебе такое расскажу…

– Андреа Крейн съехала? – отрезала Марибель. – Скажи, что это так.

– На следующей неделе уедет, – ответила Сесили. – Но ты не волнуйся, Мак ночует у Лейси.

Марибель закрыла лицо руками.

– Не хочу я знать, где и с кем он ночует. Тошно.

– Я хотела сказать тебе… – Сесили немного выждала, когда Марибель обратит на нее все внимание или хотя бы когда Мак уйдет на задний план. – Что я не поеду в колледж.

Марибель очень удивилась.

– Вот еще! Поедешь как миленькая.

– Нет, – отрезала Сесили. – Я написала заявление на академический отпуск. Мне восемнадцать, имею право.

– Только не говори, что собралась в Бразилию.

– Именно. А еще в Аргентину и Эквадор. И в Венесуэлу. Мы с Габриелем решили попутешествовать.

Марибель распустила волосы и вновь собрала в пучок, который торчал на макушке, как кнопка.

– Свихнулись все, что ли, – пробормотала она. – Родителям уже сообщила?

– Нет. Но я уже коплю на поездку. Поразительно, сколько мне отвалили за такую тупейшую работу. – Сесили понимала, что рано или поздно родителям придется рассказать, хотя и лелеяла в глубине души мечту о том, как она сядет на самолет в Шарлотсвилле и полетит на юг, никому ничего не сказав. И если она будет регулярно звонить, то родители не почувствуют никакой разницы. – Наверное, они поставят на мне крест. Хотя тебе это пойдет на пользу, ведь «Пляжный клуб» перейдет тогда к Маку.

– Да какое мне дело? – воскликнула Марибель. – Я же сказала, все кончено.

– Еще помиритесь, – заверила Сесили. И тут услышала, что кто-то позвал ее.

– Мисс Эллиотт, – обратилась к ней какая-то старушка. У нее был грудной низкий голос. – Прошу прощения, мисс Эллиотт.

Пожилая миссис Хиггинс в ожидании застыла на террасе, выставив перед собой клюку. На леди был сплошной синий купальник с заткнутым на груди платочком. Сесили поднялась, отряхнула ладони и побежала к ней.

– Вам помочь, миссис Хиггинс? – Нередко дамам в возрасте требовалось опереться на чью-то руку, чтобы пройти по песку.

– Да, надеюсь, вы мне поможете. – Миссис Хиггинс принадлежала к числу старожилов, которые, как и майор Кроули, были членами клуба уже тысячу лет. – Я очень на это надеюсь. Встаньте рядом, милочка, посмотрите на пляж. Ничто вам не режет взгляд?

На ветру трепыхались края зонтов. Мистер Конрой в своих патриотических плавках неспешно пробирался к воде.

– Нет, миссис Хиггинс, увы. – Поди разбери, что она имеет в виду. – А что не так?

– Вот там, на пляже, двое черных, моя дорогая, – проговорила миссис Хиггинс. – Вот что не так.

У Сесили подвело живот. Выходит, тут люди неправильного цвета. Мистер Хейз выходил из океана. Миссис Хейз протянула ему подарочное пляжное полотенце, и он спрятал в него лицо, обтер руки.

– Да, миссис Хиггинс. Их фамилия – Хейз, – ответила Сесили. – Они члены клуба с девяносто пятого года.

Супруги были тихими спокойными людьми, которые любили и уважали друг друга. Мистер Хейз владел предприятием по производству офисной мебели в Нью-Джерси, а его жена работала в приемной комиссии Принстонского университета. У них были трое взрослых сыновей.

– Я видела молодого чернокожего, который здесь работает. Как там его?… Ванс? Это нормально, когда он раскладывает для меня пляжный зонт. Но, знаете ли, работать и отдыхать – две разные вещи, – продолжила миссис Хиггинс. – Не забудьте, милочка, я знавала еще вашего деда. И когда он был здесь главным, неграм членства не давали.

В голову Сесили залетела шальная мысль. А что если сейчас устроить миссис Хиггинс встряску столетия: «К вашему сведению, миссис Хиггинс, у меня черный парень. Я с ним сплю, и такого неистового блаженства вы, уверяю вас, в жизни своей не испытывали».

– Мы стараемся делать все для вашего удовольствия, миссис Хиггинс, – произнесла Сесили. Сейчас в ней звучал голос отца. Как раз это он и сказал бы старушке, если бы дочь отправила ее разбираться с начальством. По всей видимости, так и следовало поступить: свалить этот нелегкий вопрос на отца. Но раз уж она решила начать новую жизнь и поступать как взрослая, нужно набраться храбрости и действовать. – Впрочем, если вам неловко находиться на одном пляже с представителями других рас, вам, видимо, придется подыскать какое-то другое место для отдыха.

Послышался сдавленный всхлип – словно Сесили отдавила ей палец тяжелым ботинком. Сесили даже не оглянулась. Она гордо прошествовала по песку, представляя себя майором Кроули в победном марше на территории Германии, когда он искал уцелевших нацистов. С гордо поднятой головой и верой в правое дело – «Мы придушили фашистскую гадину!» – она вернулась к Марибель и опустилась подле ее полотенца.

– Что было надо старушке? – полюбопытствовала та.

– Да так, мелочи, – бросила Сесили. Она сидела, устремив на воду взгляд, а лицо ее пылало. – Расскажу сегодня родителям. Давай лучше про любовь.

Любовь – такая сложная штука. Наверное, поэтому нормальная любовь приходит не раньше, чем ты станешь подростком. Любовь Сесили к Марибель была голубая как небо и синяя как вода, а ее любовь к Габриелю походила на галоп бешеных лошадей. Любовь же к родителям напоминала томящую зубную боль, которую нельзя не заметить и нельзя забыть.

– Ты поступила совершенно правильно, милая, – сказала Тереза, дожевывая сандвич с помидорами. – Надеюсь, мы больше никогда не увидим эту женщину.

– Пять тысяч долларов коту под хвост, – заметил Билл, откашлялся и добавил: – Впрочем, когда ты доживешь до моих лет, дочка, то поймешь, что человеческое достоинство не измеряется деньгами.

– Эта старуха – грязная расистка, – буркнула Сесили. – И сколько вокруг тех, кто просто молчит!

– Надеюсь, таких больше нет, – заметила Тереза. – И разумеется, если еще кто-нибудь будет выражаться подобным образом, мы их тут же отправим восвояси.

Сесили взглянула на свою тарелку. Ломтик красного помидора на белом хлебе, горстка синих кукурузных чипсов. Четвертого июля стол в их семье был украшен цветами национального флага. Таково мамино представление о празднике. К своей порции Сесили так и не притронулась. Делясь с родителями историей про миссис Хиггинс, она была уверена, что ей устроят нагоняй. Тогда у нее появился бы повод вспылить и было бы легче перейти к теме отъезда. Как ни странно, родители поддержали ее и вообще повели себя круто.