Элин Хильдебранд - Пляжный клуб

– Кроме тебя, – поспешно добавил он.

Поздно. Тот неловкий миг тишины решил все. Мак проговорился. Нелепый крошечный миг молчания выдал его с головой. «Не хочу ни на ком жениться».

Он двинулся к Марибель, остывая на ходу, точно заглушенный мотор, и обнял ее, нежно, словно боялся смять.

– Я не хочу жениться ни на ком, кроме тебя.

Что бы он сейчас ни говорил, это ничегошеньки не меняло. На секунду, на мерцающий миг истина вырвалась на свободу, не ускользнув от внимания Марибель. Да, все это время она была права: ее суженый не хочет жениться.

– Ну ты что, расстроилась? – спросил Мак, поцеловав ее в лоб.

Марибель отстранилась.

– Прости, жара доконала, – шепнула она и ушла в спальню.

Бросилась ниц на кровать и разревелась. Не создана она для любви, чего-то в ней не хватает. Способности здесь нужны, как у художника или пианиста. Как видно, она пошла в мать. Не наделил господь талантом. Вот Марибель и привыкла вцепиться мертвой хваткой и жать, жать. Упорно, стиснув зубы и упершись каблуками, биться лбом в стену, пока она не подастся.

От горючих слез стало прохладнее. Так Марибель и заснула, с больной головой и саднящим сердцем.

Сесили сидела в кабинете отца, когда тот нашел в своих бумагах непоправимую ошибку. На пляж она не пошла – раскаленный песок обжигал ноги до волдырей. Жара избавила ее от необходимости болтать и любезничать с гостями, однако, по настоянию отца, ей пришлось работать с ним в кабинете, чтобы лучше понять, «как тут все вертится». Человек не вечен, добавил отец, и возможно, ей придется вступить в права раньше, чем она полагала.

Билл развернулся в кресле.

– Уму непостижимо, – пробормотал он. Поворошил бумаги, провел пальцами по одной странице, по другой, отер лоб платком. – Перегрелся, что ли… Такого со мной еще не бывало. Ни разу за двадцать лет!

– Что там? – забеспокоилась Сесили. Для Рио девяноста семь градусов – обычная вещь. Очень скоро она будет потеть в постели подле Габриеля. Осталось собрать пятьсот долларов и – здравствуй, свобода! Выпорхнет как птичка из клетки. Отец позвонил в университет, попытался отозвать ее заявление – не вышло. Теперь родители надумали отправить ее в Аспен, чтобы кататься там с ней на лыжах и обучать тонкостям семейного ремесла. Похоже, они ослепли, оглохли и отупели разом. – Так что у тебя стряслось? – нетерпеливо повторила она.

– Я забронировал один номер на двух разных клиентов, – констатировал отец. – И получил два письма с подтверждением. Семейство Риз с детьми с двадцать четвертого по двадцать седьмое и миссис Джейн Хесситер в тех же числах на тот же номер.

Сесили откинулась в кресле.

– Ну, пересели кого-нибудь.

Билл открыл журнал регистрации. Весь месяц был выделен ярко-зеленым маркером.

– Свободных мест нет.

Вот так миссис Хесситер и занесло в хозяйский особняк в самый разгар жары. Конечно, сначала Сесили с отцом попытались что-то предпринять. Обзванивали гостиницы и хостелы – безрезультатно. На целом острове не нашлось ни одной комнаты для одинокой вдовы. Отец молился, чтобы ну хоть кто-нибудь позвонил и отменил бронь, но телефон молчал. Тереза утешала его как могла.

– Можно поселить эту даму у нас, – вдруг сказала Сесили. – Здесь же есть лишняя комната. Вы что, забыли?

«Лишняя комната» располагалась на первом этаже со стороны фасада. Оттуда открывался вид на парковку перед отелем и пляж. Там была даже своя ванная. Правда, за все восемнадцать лет, что Сесили прожила на свете, ни одна живая душа долго в той комнате не находилась. Это место ждало братишку Сесили, В. Т., которому не довелось выйти за порог больницы. Ребенок появился на свет без признаков жизни. Убитые горем родители оставили все как есть, и с той поры там обитал его дух. Маленький дух мертворожденного сына.

– Что-то не нравится мне эта идея, – пробормотал Билл.

Сесили закатила глаза. Предки мыслили нереально шаблонно.

– Ты сделал ошибку, Билл, – втолковывала Тереза. – Миссис Хесситер уже в пути. На острове нет ни одного свободного угла. Что делать? Мы должны как-то выйти из положения.

– Да ладно, пап, все будет нормально, – успокоила Сесили.

Предки, ошалев, на нее уставились, как будто она вдруг стала чесать на португальском, – впервые после Дня независимости она сказала им доброе слово.

Билл с облегчением вздохнул и расслабился в кресле.

– Надеюсь, ты права, – устало пробормотал он.

Когда Джейн Хесситер вошла в вестибюль, Сесили стояла у стойки администратора, непринужденно болтая с Лав. В отель приезжали постояльцы разных сортов и мастей, но всех их объединяло одно: они были состоятельными людьми. Их выдавали дорогие часы, итальянская обувь и стильные прически. Джейн Хесситер являла собой редкое исключение.

Новая постоялица напомнила Сесили женщину, которая наводила порядок в ее студенческом общежитии.

Гостья не вошла, а прошмыгнула – точь-в-точь как та уборщица, словно попала сюда по ошибке и здесь ей не место. Она подходила ближе, и Сесили присмотрелась: блестящие сероватые завитки, водянистые глаза, и… О, ужас! Перед ней стояла та самая прислуга, что драила полы общаги в Мидлсексе. Уборщица и надзиратель в одном флаконе теперь оказалась вдруг в их роскошном отеле. Да-да, Джейн. Ее так и звали. «Доброе утро, Джейн», – здоровалась Сесили, когда та махала в коридоре разлапистым веником. «Спасибо, Джейн», – когда она отдраивала ванную и опустошала мусорную корзину. Соседки по этажу привозили ей подарки на Рождество: кто веночек из шелковых цветов, кто подписку на «Ридерс дайджест».

Если секунду назад Сесили изнывала от жары, то теперь ее стала бить нещадная дрожь. За неделю до окончания школы Джейн зашла в ее комнату без стука. Воспользовавшись ключом из огромной связки, открыла дверь в тот самый момент, когда они с Габриелем занимались любовью. Сесили, устроившись у него на коленях, подпрыгивала на его изумительно-превосходном штыре. Все девочки ушли на завтрак, и влюбленные решили воспользоваться затишьем. В последний момент она, конечно, услышала звяканье ключей, но уже ничего не успела поделать. Джейн встала в дверях как вкопанная и уставилась на них непонимающим взглядом. Сесили схватила Габриеля за голову, прижимая к себе словно мать, и заорала что было мочи: «Пошла отсюда, Джейн, пошла!»

Джейн, бедняжка Джейн. Что она чувствовала? Вид у нее был ошарашенный. Она только пятилась и все лепетала, простите, простите, а потом скрылась, аккуратно прикрыв за собою дверь.

Сесили слезла с Габриеля и расплакалась. Испорчен последний день, когда они могли побыть вдвоем! Назавтра Габриель уезжал в Бразилию, к себе домой. Бедняжка плакала от досады и страха перед неминуемым разоблачением, причем к самому выпуску. А еще ей было жаль