Кристина Брук - Мой прекрасный негодяй

Если Вам угодно присутствовать на балу по подписке, назначенном на следующую среду, я настоятельно прошу взять с собой пригласительный билет для Джонатана и встретить его у клуба «Олмак» в десять часов вечера, поскольку они закрывают двери ровно в одиннадцать и после этого не пускают уже никого.

Мой брат, разумеется, мог бы заехать за Вами на Халф-Мун-стрит, но что в том забавного? Согласитесь, что свидание наедине выглядит куда более романтичным. Только не позволяйте никому снова похитить себя! Все мои родственники мужского пола до сих пор так скрежещут зубами по поводу того случая, что мне этого хватит на целую жизнь.

В заключение, моя дорогая, позвольте напомнить Вам наш родовой девиз: «Для отважного сердца нет ничего невозможного».

Будьте отважной, моя дорогая Хилари…

Всегда ваша, и т. д.

P.S. Розамунда сказала, что не станет больше разговаривать с Вами, если Вы не вернетесь к нам в этом сезоне.

P.P.S. Бекингем просил добавить, что только Ваше присутствие может сделать Давенпорта хоть чуточку терпимым, поэтому, пожалуйста, приезжайте поскорее».

Что-то в душе Хилари как будто выплеснулось наружу. Она плакала и смеялась от облегчения, покрывая кляксами письмо Сесили до тех пор, пока сил у нее уже не осталось. Она даже не отдавала себе отчета в истинной тяжести тревоги, нараставшей в ней, – не только из-за собственной подпорченной репутации, но и из-за утраченного расположения Уэструдеров.

А Давенпорт? Самый отъявленный негодяй во всем Лондоне пошел с протянутой рукой к дамам-патронессам «Олмака» и сумел-таки вернуть себе их милость. Как же ему удалось доказать случившуюся в нем перемену?

Хилари по привычке прикусила губу. Были ли его мотивы при этом достойными? Ей оставалось лишь надеяться, что он не рассматривал это как своего рода испытание, через которое должен был пройти, чтобы ее завоевать. Надо, чтобы в конечном счете он понял: она хотела, чтобы он вернул себе подобающее место в обществе ради него самого, а не ради нее.

«Олмак».

Наконец-то ее мечта осуществилась – по крайней мере отчасти.

Улыбнувшись и не испытывая ни малейшего сожаления, она взяла тот из билетов, на котором было написано ее имя, быстро чмокнула его и швырнула в камин.

Давенпорт вот уже в сотый раз вынул часы и взглянул на стрелки. Уже без пяти минут одиннадцать, а ее нигде не видно. Всем было известно, что даже сам герцог Веллингтон не мог появляться в «Олмаке» позже одиннадцати часов вечера.

Где же она, черт возьми?

Он готов был сдвинуть с места небо, землю и все, что между ними, лишь бы раздобыть для нее эти билеты. Он состязался в остроумии с леди Джерси, изображал блудного сына перед леди Сефтон, флиртовал самым невинным образом с графиней Ливен, танцевал вальс с княгиней Эстергази. Он смиренно каялся в своих прошлых прегрешениях перед миссис Драммонд-Баррелл, что оказалось не так-то просто, ибо он, по правде говоря, не мог припомнить, в чем именно они заключались. В тот вечер он даже надел бриджи, ради всего святого!

Он не мог зайти внутрь, чтобы утопить свои печали в рюмке скверного кларета, который там предлагали, поскольку Сесили убедила его отправить свой пригласительный билет Хилари как доказательство искренности его чувств. Но она скорее всего смеялась до колик в животе и потом швырнула билет в огонь.

Он как последний дурак ожидал ее прихода почти целый час, сжимая в руке маленький букетик фиалок, который захватил с собой по настоянию Розамунды, чтобы приколоть к платью своей любимой.

Хилари еще даже не появилась в Лондоне, когда он справлялся о ней в последний раз. Миссис Уэйкер не ожидала ее визита, а ее братья словно воды в рот набрали.

Ближайшие часы начали отбивать один удар за другим.

Давенпорта охватил приступ болезненного страха. Он стиснул букетик, наполнивший воздух сладковатым запахом лепестков, потом дал ему упасть на землю. Затем прислонился к перилам у входа в самый изысканный клуб Лондона и потер лицо тыльной стороной руки.

Часы, должно быть, пробили уже пять раз, когда кто-то потрепал его по плечу и затем сунул под нос какую-то карточку.

– Извините за опоздание, – произнес знакомый голос – ее голос. – Если хотите попасть внутрь, полагаю, вам лучше поторопиться.

Давенпорт поднял глаза. Надежда пробудилась в нем, подобно весеннему солнцу после бесконечной унылой зимы. Он схватил Хилари, развернул и крепко прижал к себе, целуя так, словно не в силах был остановиться.

– Я люблю вас, – произнес он в тени клуба «Олмак», когда часы пробили в девятый раз. – Скорее! Если мы поторопимся, то успеем пройти в двери вовремя.

Она улыбалась, в глазах ее блестели слезы.

– Я не хочу идти туда, Джонатан. Только не сегодня вечером.

На одно безумное мгновение он не мог решить, встряхнуть ли ее или завыть, как волк. Все препоны, которые ему пришлось преодолеть за последний месяц ради этих билетов, – все оказалось напрасно! Визиты, которые он наносил, бесчисленные чашки чая, которые он выпил… По указанию Бекингема он снова заседал в палате лордов – смех, да и только! Он даже предпринял первые робкие шаги, чтобы восстановить свою репутацию ученого-химика, помогая Джеральду в его работе.

Но теперь, пусть и с опозданием, он вдруг осознал то, о чем ему следовало бы знать с самого начала. Это дорогое ему лицо феи с губами блудницы было обращено к нему, словно умоляя его понять это – понять ее.

С тех пор как они встретились, ее единственным стремлением было посетить бал в «Олмаке». Как однажды цинично заметил Ксавье – какая женщина не мечтает попасть туда?

Но для Хилари все эти рюши, оборочки и модные вечера сами по себе ничего не значили. Для Хилари Девер попасть в клуб означало быть принятой в обществе. Все, чего она когда-либо хотела, – это найти свое истинное место в жизни.

Он смотрел на нее сверху вниз, лицо его вдруг сделалось серьезным.

– Ваше место рядом со мной, Хани, и вы это знаете. Скажите мне, что это правда.

Ее лицо вспыхнуло светом, словно фейерверки в Воксхолле.

– Да, – выдохнула она. – Да, Джонатан. Я знаю, что это правда.

Давенпорт обнял ее, прижал к себе и целовал ее губы, веки, нос, лоб. Он спрятал лицо в ее роскошных шелковистых волосах, вдыхая ее неповторимый, столь дорогой ему запах.

– Фиалки, – с трудом пробормотал он, заставив ее рассмеяться.

Затем он отстранился, глядя на нее со смесью нежности, благоговейного трепета и смиренной благодарности за свою удачу.

– Какой же я дурак, Хани! «Олмак» никогда не имел к этому отношения, не так ли?

Покачав головой и улыбнувшись сквозь слезы, она протянула руку, чтобы коснуться его щеки.

– Я люблю вас, Джонатан. Отвезите меня домой.