Элоиза Джеймс - Три недели с леди Икс

Наконец доктор выпрямился, и Лала затаила дыхание. Это был тот самый опасный момент, когда одни доктора объявляли, что леди Рейнзфорд совершенно здорова, а другие, потрепав ее по руке, говорили о необходимости отдыха и свежего воздуха, затем получали свои два фунта за визит и удалялись, пообещав явиться назавтра за очередным гонораром…

Лала молила Бога, чтобы Хардфилд оказался из числа первых… и в то же время хотела, чтобы он повел себя как вторые.

Однако доктор повел себя странно. Он неожиданно повернулся к ней:

– А каково ваше мнение, мисс Рейнзфорд?

Лала судорожно сглотнула.

– Вы имеете в виду… что я думаю о матушкином здоровье?

Никто и никогда не задавал ей подобного вопроса!

– Я полагаю, что самые лучшие наблюдатели – это родственники пациента. Дочь куда лучше осведомлена о состоянии матери, нежели любой незнакомец, будь он даже доктор.

Лала с трудом совладала с собой и твердо заявила:

– Матушка очень больна.

И это была сущая правда. Когда леди Рейнзфорд принималась бешено вращать глазами и истерически верещать, тут и слепой увидел бы: с леди что-то не так…

Доктор Хардфилд кивнул, глаза его погрустнели. Он вновь обратился к больной:

– Я навещу вас завтра утром и вновь внимательно выслушаю ваше сердце, леди Рейнзфорд. Но уже теперь полагаю, что вам следует оставаться в постели как минимум три дня кряду. Боюсь, этот визит и впрямь может стать чересчур тяжким испытанием для вашего сердца.

Леди Аделаида легко поднялась на ноги:

– О, не стоит тревожиться, мистер Хардфилд. Я позабочусь о нашей больной! Моя дорогая леди Рейнзфорд, вы присоединитесь к остальным через пару дней, когда почувствуете, что достаточно окрепли.

– О нет… нет, я не могу! – вскричала «больная».

Леди Рейнзфорд редко проводила дни в постели – возможно, оттого, что в спальне ей некому было пожаловаться на недомогание.

– Прежде всего вам надлежит думать о своем здоровье, – твердо объявила Аделаида. – Я буду регулярно навещать вас в течение дня, а доктор Хардфилд нанесет вам визит утром. А наш очаровательный дворецкий – кажется, Флеминг – пришлет лакея, который будет дежурить в коридоре возле ваших дверей, чтобы горничная в любой момент могла послать за всем, что вам потребуется.

– О, в этом нет надобности, – запротестовала леди Рейнзфорд. – Лала просто сбегает и…

– Однако наша дорогая Лала будет с гостями, на празднике, не правда ли? – лучезарно улыбнулась леди Аделаида. – Ведь вы вовсе не хотите, чтобы ваша милая дочь лишилась возможности насладиться деревенским воздухом?

– Рекомендую вам полнейший покой, – подхватил доктор. – И полную умиротворенность. Ваша дочь может читать вам вслух не более часа поутру, если вы соблаговолите этого пожелать, но все остальное время вам надлежит пребывать в полнейшем покое!

Леди Рейнзфорд злобно расхохоталась и, прежде чем Лала успела раскрыть рот, громогласно объявила:

– Моя дочь неграмотна, так что этого не будет!

– Я вам почитаю, – быстро сказала леди Аделаида, увидев, что униженная Летиция с трудом сдерживает слезы. Как могла матушка открыть ее постыдную тайну этому милому доктору?…

Однако доктор взглянул девушке в глаза и ласково спросил:

– Надеюсь, у вас нет проблем со зрением, мисс Рейнзфорд?

Несчастная Лала замотала головой. Если бы ношение очков могло исцелить глупость, она не расставалась бы с ними ни на мгновение!

Доктор Хардфилд вновь склонился над больной и взял ее за запястье.

– Я всерьез обеспокоен, миссис Рейнзфорд, ваш пульс вновь участился. Больные со слабым сердцем частенько переоценивают свои силы, не понимая, насколько важно для любящих их людей, чтобы они прожили подольше!

Леди Рейнзфорд вновь раскрыла было рот, однако Лала опередила мать:

– Мама, умоляю тебя, воспользуйся случаем, отдохни после утомительной дороги! К тому же твоя спальня просто прелестна…

Тут она ничуть не погрешила против истины. Большое окно было настежь распахнуто, по комнате гулял теплый вечерний ветерок, напоенный ароматами цветов. Стены были обиты нежно-розовым узорчатым шелком, а мягкий ковер на полу золотился в лучах заката.

Лале никогда прежде не приходилось бывать в столь изысканной спальне – впрочем, девушка, полагала, что и матери тоже. Ну может, за исключением тех благословенных дней, когда матушка служила фрейлиной при ее величестве. Лала случайно узнала однажды, что на этой службе мать пробыла всего лишь два месяца, но если верить леди Рейнзфорд, то она была любимейшей спутницей королевы…

– И не беспокойтесь о дочери, – продолжала тем временем леди Аделаида. – Я глаз с нее не спущу, дорогая! Я вот уже много лет являюсь компаньонкой леди Ксенобии, и уверяю вас: невзирая на ее… живой нрав, ее имя ни разу не было запятнано скандалом!

– Ну, если вы так считаете… – В голосе леди Рейнзфорд зазвучали истеричные нотки.

Однако доктор Хардфилд подоспел на подмогу:

– Леди Рейнзфорд, я настоятельно требую, чтобы вы не вставали с постели два дня, в противном случае я не могу отвечать за последствия! Вы понимаете меня?

Лала увидела, что глаза матери полезли на лоб.

– Да… доктор, – проскрипела она.

Доктор еще раз поклонился и направился к дверям. Лала поспешила следом за ним, подхватив ридикюль – ведь с врачом следовало рассчитаться. Девушка мысленно лихорадочно подбирала слова…

Правда, все оказалось не так уж трудно, потому что доктор и слышать не захотел об оплате. Вместо этого он задал Лале неожиданный вопрос:

– А что происходит, когда вы пытаетесь читать?

Синие глаза его были полны искреннего сочувствия – и Лала отважилась сказать правду:

– Ничего не происходит. Я прекрасно различаю и буквы, и цифры… как и все остальные люди. Просто буквы у меня… не складываются в слова! Я слишком… слишком глупа для этого!

Последние слова девушка прошептала еле слышно, от души надеясь, что этот милый человек просто их не услышит.

Доктор принял у дворецкого шляпу и надел ее. Но его прекрасные синие глаза по-прежнему устремлены были на девушку. Лицо доктора было очень серьезно.

– Мисс Рейнзфорд, я совершенно убежден: вы вовсе не глупы.

…Как это мило с его стороны! Пусть даже это неправда!..

– Прошу, не подумайте только, что вам удастся научить меня читать, – прошептала Лала, краем глаза увидев, что Флеминг вышел и оставил их одних. – Мои родители нанимали мне учителей одного за другим, они почти разорились, но… я просто не могу читать, вот и все.

– Напротив, я полагаю, что читать вы никогда не сможете, – твердо сказал доктор.

Лала судорожно сглотнула. Она знала это. И все это знали. И все-таки это больно было слышать… особенно от этого чудного человека.