Анна Тодд - После ссоры

– Ждала судьба Натали?

Я вижу, что это воспоминание причиняет ей боль.

– Он рассказал тебе?

– Да, про видео, фотографии, ее стипендию. Про все.

– И ты все еще здесь?

– Я сказала, что мне нужно побыть одной некоторое время. Но да, я никуда не ухожу.

Она кивает, и мы садимся за стол друг напротив друга. Когда она обращает ко мне свой удивленный взгляд, я понимаю, о чем она думает, и говорю:

– Я знаю, что он сделал ужасные, отвратительные вещи, но он говорит, что изменился, и я ему верю. Он стал другим человеком.

Триш скрещивает руки на груди.

– Тесса, он мой сын, и я люблю его, но тебе надо хорошо все обдумать. Он только что поступил с тобой так же, как поступал прежде. Я знаю, что он любит тебя – теперь я это понимаю, – но я боюсь, что потерянного не вернешь.

Я киваю в ответ. Ее честность важна для меня, но я говорю:

– Это не так. Да, потеряно было много, но ситуация не стала необратимой. И это мое решение – как относиться к его прошлому. Если я буду все время напоминать ему об этом, разве он сумеет жить дальше? Разве он теперь не заслуживает любви? Понимаю, вы, наверное, считаете меня наивной и глупой из-за того, что я постоянно его прощаю, но я люблю вашего сына и не могу жить без него.

Триш слегка цокает языком и качает головой.

– Тесса, я вовсе не считаю тебя такой. Мой сын ненавидит себя – всегда ненавидел, – а я всегда думала, что он не избавится от этой ненависти. Думала, пока он не встретил тебя. Я была в ужасе, когда твоя мать рассказала о том, что он с тобой сделал, и я сожалею о своих словах. Не знаю, что я упустила в воспитании Хардина. Я старалась быть для него лучшей матерью на свете, но это было трудно, ведь его отца не было рядом. Мне приходилось много работать и не удавалось уделять ему достаточно внимания. Сложись все по-другому, может, он стал бы относиться к женщинам с большим уважением.

Понимаю, что если она еще не выплакалась за сегодня, то начнет плакать сейчас. Она чувствует себя такой виноватой, и мне очень хочется утешить ее.

– Он стал таким не из-за вас. Мне кажется, это связано с его отношением к отцу и с теми друзьями, которых он заводит, – и с тем и с другим я стараюсь ему помочь. Прошу, не вините себя. Вы здесь совсем ни при чем.

Триш тянется через стол и сжимает мои руки, а потом говорит:

– Ты определенно самый добрый человек из всех, кого я встречала за все свои тридцать пять лет.

Я удивленно изгибаю бровь.

– Тридцать пять?

– Эй, не надо! Я ведь еще сойду на тридцать пять, правда? – улыбается она.

– Определенно, – смеюсь я в ответ.

Еще двадцать минут назад я рыдала и едва не устроила истерику, а сейчас уже смеюсь вместе с Триш. В тот момент, когда я решила, что прошлое Хардина должно оставаться прошлым, меня почти полностью покинуло напряжение.

– Может, позвонить ему и сказать о своем решении? – говорю я.

Триш наклоняет голову набок и ухмыляется.

– Пусть немного поволнуется.

Мне не нравится мысль о продолжении его мучений, но ему действительно надо подумать обо всем, что он сделал.

– Да, наверное…

– Думаю, он должен понять, каковы последствия таких отвратительных поступков. – Подмигнув мне, она добавляет: – Давай я приготовлю нам поесть, а потом ты сможешь прервать муки Хардина. Что скажешь?

Ее улыбки и советы помогают мне справиться с размышлениями о прошлом Хардина, которые сбивают меня с толку. Я хочу двигаться дальше или хотя бы попытаться, но он должен понять, что такое поведение совершенно не нормально, а мне нужно узнать, остались ли в его прошлом еще какие-то тайны, которые могут разрушить наши отношения.

– Что бы тебе хотелось поесть?

– Что угодно. Я вам помогу, – предлагаю я, но она качает головой.

– Просто расслабься и отдохни. У тебя был долгий день: вся эта история с Хардином и… твоя мама.

Я закатываю глаза.

– Да… она сложный человек.

Триш улыбается и открывает холодильник.

– «Сложный»? Я хотела сказать кое-что другое, но она все же твоя мать…

– Именно то слово на букву «с», – говорю я, чтобы не ругаться при ней.

– О да, она настоящая сука. Я скажу это вместо тебя.

Она смеется и заражает меня своим смехом.

Триш готовит тако с курицей, и мы болтаем о Рождестве, погоде и обо всем другом, кроме того, что волнует меня больше всего, – Хардина.

Наконец, чувствую, что это меня просто убивает: я должна позвонить ему и сказать, чтобы он возвращался домой.

– Думаете, он достаточно «поволновался»? – спрашиваю я, не желая признаваться, что считаю минуты до возможности набрать его номер.

– Нет, но решать-то не мне, – отвечает его мама.

– Я должна это сделать.

Выхожу из кухни, чтобы позвонить Хардину. Он отвечает с явным удивлением:

– Тесса?

– Хардин, нам все еще надо многое обсудить, но я бы хотела, чтобы ты вернулся домой, и тогда мы сможем поговорить.

– Уже? В смысле, да-да, конечно! – быстро выговаривает он. – Я скоро буду.

– Хорошо, – отвечаю я и нажимаю отбой.

До его возвращения у меня остается не так много времени, чтобы привести мысли в порядок. Я должна стоять на своем и убедиться, что он признает свои ошибки, но при этом понимает, что я все равно люблю его.

В ожидании хожу туда-сюда по комнате, касаясь босыми ногами холодного пола. Спустя, кажется, целый час открывается входная дверь, и я слышу, как Хардин идет через небольшую прихожую.

Он заходит в спальню, и мое сердце разрывается от боли в тысячный раз.

Его глаза опухли и покраснели. Он молча подходит и кладет что-то мне в руку. Бумагу?

Он сжимает мою руку вместе со свернутой бумагой, и я поднимаю на него взгляд.

– Прочитай это, прежде чем все решить, – спокойно говорит он.

И затем, быстро поцеловав меня в висок, уходит в гостиную.

Развернув бумагу, я с удивлением смотрю на нее. Весь лист исписан неразборчивым почерком – с обеих сторон. Это письмо, написанное от руки, – письмо от Хардина.

Я даже боюсь читать… но понимаю, что должна это сделать.

Тесс, я не очень-то умею облекать чувства в слова, поэтому решил украсть кое-что у мистера Дарси, который тебе так нравится. Я пишу, отнюдь не намереваясь причинить Вам боль или же унизить себя, цепляясь за мечты, кои ради взаимного счастья невозможно забыть чрезмерно скоро, и усилия, необходимые для сочиненья, а равно прочтенья сего послания, были бы избегнуты, если б натура моя не требовала, чтобы оно было написано и прочитано. Посему я настаиваю на Вашем вниманье, и простите мне сию вольность; Ваши чувства, я знаю, даруют мне сие вниманье без охоты, однако я требую его от Вашей справедливости… [3]

Я знаю, как хреново я поступал с тобой и что я совершенно тебя недостоин, но я прошу – нет, умоляю тебя – забыть обо всем, что я сделал. Понимаю, что я, как всегда, требую слишком многого, и прошу простить меня за это. Имей я возможность все исправить, я бы это сделал. Я знаю, сколько гнева и печали вызвали у тебя мои поступки, и это меня убивает. Но вместо оправданий я хочу рассказать о себе – о том Хардине, которого ты никогда не знала.