Линдси Келк - Я люблю Лондон

– Со мной? – Я пыталась шептать, но голос сорвался на скандальное шипение. – Это ты без мыла влез в задницу моей матери так глубоко, что тебя видно, когда она рот открывает! Что это еще за финт с ключами?

– Это жест, – сказал он, положив руку мне на колено. – Я хочу им понравиться, а ты мне не помогаешь. Вернее, помогаешь на свой лад. Мне уже кажется, меня они любят гораздо больше, чем тебя сейчас. Не нарисуются они у нас на пороге через неделю, не волнуйся.

– Не говори мне успокоиться, – сказала я, притворяясь, что не чувствую тепло его ладони через джинсы. Это отвлекало. – Еще как, блин, нарисуются. Просто чтобы создать неловкость.

– Никто не создает неловкость, кроме тебя, – строго сказал Алекс. Это оказалось странно сексуально. – Я знаю, ты устала, у тебя стресс, но ты будешь жалеть, если испортишь эту неделю. Ты два года не видела родителей, Энджел, не превращай же это время в ад. Они соскучились по тебе, и я знаю, ты тоже по ним скучаешь.

Я оглянулась на кипы полотенец и фыркнула.

– Да, скучаешь! – Он легонько пихнул меня и улыбнулся в темноте. Черт побери эти ослепительно-белые американские зубы! – Скажи мне, что случилось?

– Все так странно. – Мой голос прозвучал совсем тихо, хотя по идее должен был эхом отразиться от кафельных стен. – Я сто лет отсутствовала, а ничего не изменилось. Вообще ничего. Даже мыло то же самое. – Я показала на мыльницу с новым белым бруском на раковине. – Как же это возможно, ведь все изменилось! Я будто попала в реалити-шоу.

– Может, здесь изменений действительно куда меньше, – отозвался Алекс, подумав немного. – Просто изменилась ты.

Хм. Это не лишено смысла.

– Два года – не такой уж большой срок, если продолжать жить так, как последние пятьдесят лет. Даже как последние пять лет. Но если ты вдруг переезжаешь в другую страну и меняешь буквально все до последней мелочи, тогда, конечно, вернуться в прошлое будет странно, – продолжал он. – Особенно когда ты возвращаешься не одна, а с двумя американскими засранцами.

Я не хотела улыбаться, но не удержалась. Вот почему я выхожу за него замуж! Мать права, у него есть голова на плечах.

– Будто Микки-Маус попал в роман Диккенса. – Он сжал мне колено, побуждая засмеяться. И добился своего.

Алекс отвел волосы с моего лица. Как гребенка, его пальцы пробежали по корням волос, и тело стянула сладкая дрожь. Сто процентов, в прежней жизни я была толстой кошкой-неженкой.

– Ты сейчас ляжешь спать и проснешься утром свежая и бодрая.

– Да? – не поверила я.

– Да.

Он чуть оттолкнулся от моих коленей и взял руками мое лицо, притянув к себе для долгого нежного поцелуя. В темноте, когда я ощущала его теплое тело рядом с собой, мне было все равно, в какой точке земного шара мы находимся. Неожиданно все обрело смысл. Алекс был моим домом. И когда я это поняла, происходящее перестало казаться мне странным.

Утреннее пробуждение в своей комнате привело меня в замешательство. Пробуждение рядом с Дженни привело меня еще в большее замешательство. Сверившись с экраном айфона, я увидела, что уже почти полдень. Это как раз замешательства не вызвало – просто я устала с дороги.

Со стоном перевернувшись на бок, я свесила ноги с кровати, медленно вспоминая вчерашний день: аэропорт, супермаркет, Луиза, Луиза с ребенком, Алекс, Дженни и я со своим несерьезным ребячеством. Алекс прав, никто не виноват, что я вышла из себя. Может, не наткнись я в магазине на Марка, или отоспись в самолете, или не дергайся так из-за презентации… Новая неделя не станет легче, если я продолжу выступать в амплуа законченной стервы.

Освеженная душем, со свежим макияжем, в свеженьком летнем платье цвета морской волны «Нанетт Лепор» и коричневых кожаных босоножках без задника я решилась спуститься на кухню с улыбкой на лице. Там никого не оказалось. Вздохнув, я отвела с лица несколько прядок, уже выбившихся из дерзкого хвоста на макушке, и поставила чайник. Чай. Чай все дело поправит. Полдень уже миновал, но для коктейлей еще рановато. Разве что – я оглянулась через плечо – по-быстрому приготовить «отвертку». В конце концов, сегодня воскресенье. Будь мы дома, я уписывала бы сейчас бранч за обе щеки, а бранч означает как минимум «Кровавую Мэри».

Я выключила чайник, вынула водку из-под кухонной тумбы и щедро налила себе в чашку, закрасив сверху апельсиновым соком. Глоток, вздох, расслабон. Идеальное преступление.

– Энджел! – послышался голос.

Я едва не выпрыгнула из собственной кожи и торопливо спрятала «Смирнофф», заметив, что новая бутылка «Джек Дэниэлс» уже не выглядит такой новой. Жидкости в ней убавилось наполовину. Ай-яй-яй, папа. Вот откуда у меня проблема с алкоголем.

– Мы в саду, – сказала мать. – Принеси печенье в коробке.

Изобразив на лице фирменную улыбку работников «Макдоналдса», я взяла жестянку с печеньем, проверила, нет ли в ней «Хобнобс», и двинулась в сад.

– Доброе утро! – Я поставила печенье на кованый стол и ехидно оскалилась, не слишком выразительно, правда, чтобы не походить на ротвейлера. – Чем планируем заняться?

Алекс, сидевший напротив меня в джинсах и футболке с Дэвидом Боуи, подозрительно похожей на выглаженную, улыбнулся в свою чашку кофе.

– Уже день, – ответила мать. – Мы как раз обсуждали, где бы пообедать. Алекс предлагает куда-нибудь сходить всем вместе.

– Какая прелестная мысль, – констатировала я, сделала большой глоток и невольно содрогнулась. Кажется, получилось крепковато. – Я столько мечтала о воскресном пикнике!

– О, сегодня кто-то встал с той ноги! – Папа поднялся со стула и поцеловал меня в макушку. Слава Богу, водка не пахнет. – Мы с Алексом почти такие же лентяи, как ты. Поздние пташки, правда, сынок?

Сынок?! Ну ничего себе!

– Точно, – подтвердил Алекс. – У твоего папы есть потрясающий винил. Ты мне не говорила, что он был рокером.

– Вот не знала, что кассеты с Филом Коллинзом делают кого-то рокером, – сказала я в спину отцу, который направился к своему сараю. Ах, этот сарай!.. Последний бастион мужской свободы.

– Ты шутишь? – Алекс подался вперед и зевнул. – У него столько записей! Представляешь, он Боуи в семидесятых видел!

Я посмотрела на футболку Алекса и перегнулась через стол ее понюхать. Футболка отчетливо пахла «Комфортом». Явно глаженая.

– Это что, папина?

– Была, – отозвался отец. – Я подарил ее Алексу. Чтобы осталась в семье. Мне как-то ни разу не пришлось ее надеть за последние сорок лет.

Мое решение быть паинькой подвергалось серьезной проверке на прочность. Мать сидела очень спокойная. Я готова была спорить на зарплату, что ночью она устроила себе «ботоксферст», а папа с Алексом обменялись одеждой и допоздна слушали записи… Может, и не я одна выпиваю с утра?