Элизабет Чедвик - Отвергнуть короля

– Сказать Махелт?

Граф поразмыслил и покачал головой:

– Нет смысла, пока не узнаем, что правда, а что слухи. Сейчас мы не в силах ничего изменить. Единственное наше преимущество в том, что кто предупрежден – вооружен.

Выйдя из комнаты, Гуго едва не налетел на Махелт и по ее бледному лицу и горящим глазам понял: она услышала часть их разговора. Гуго выругался, обернулся и, возблагодарив Бога за то, что отец не заметил невестку, силой потащил ее в коридор.

– Снова подслушиваете у замочных скважин? – прошептал он. – Я думал, вы усвоили урок!

Махелт вырвалась из его хватки.

– Почему бы и нет, если дело касается меня! Я слышала, как вы говорили со своим отцом… о моем!

Гуго пытался припомнить, что именно было сказано. Он снова схватил Махелт и потащил ее прочь от комнаты отца, пытаясь оценить нанесенный ущерб. Дверь была толстой, и девушка играла в жмурки, когда он ушел. Она не могла услышать всего.

– Что вы имели в виду – если он падет? – прошипела Махелт. – Что вам стало известно?

Гуго огляделся по сторонам и тихо произнес:

– Король отправил Мейлира Фицгенри обратно в Ирландию и велел старшим рыцарям вашего отца явиться ко двору. Ральф счел, что нам следует знать об этом.

– Они откажутся! – Махелт отчаянно заморгала. – Жан ни за что не ослушается наказа отца и не бросит мою мать в одиночестве.

– Ну конечно не бросит.

– Почему он так поступает с моей семьей? Почему не может оставить нас в покое? Я ненавижу его! – Она заплакала.

– Ну же, Махелт, не надо. – Гуго заключил жену в объятия и поцеловал.

Ему хотелось защитить ее от превратностей судьбы, в число коих входил король Иоанн, а также – по глубокому убеждению Гуго – и отец, и братья Махелт, поскольку все, что с ними творится, – тяжелый удар для девочки. По закону она Биго и должна быть верной этому дому, но Гуго подозревал, что, признавая сие на словах, Махелт всегда будет оставаться Маршал. Ничто и никогда этого не изменит.

Роджер не был при дворе несколько месяцев, но счел благоразумным показаться королю и произвести на него приятное впечатление. Неплохо иметь при дворе представителей и родственников, но они способны лишь сохранить за ним место, не продвинув дело вперед.

Стоя в шумном зале Мальборо, Роджер на мгновение задержал взгляд на Гуго, беседовавшем с группой придворных, в том числе с Уильямом Длинный Меч, Ральфом и графом Оксфордом. Братья Махелт, заложники, тоже присутствовали; старшего недавно вернули на юг. Его не держали подолгу на одном месте. Братья Маршалы стояли в общей группе, но все же чуть поодаль, как будто между ними и другими придворными возвышалась незримая стена. Слухи, которые Ральф упомянул в своем письме, подтвердились лишь отчасти. Мейлир Фицгенри действительно вернулся в Ирландию с заданием привезти людей Маршала, но история о битве и пленении графини была лишь порождением злобы Иоанна, выдающего желаемое за действительное. Ирландское море штормило, и ни один корабль не пересек его за последний месяц.

Гуго, к вящей радости Роджера, становился популярен при дворе. Сын ловко использовал свое добродушие и приятную внешность и не слыл наглецом, как иные юноши. Манеры Гуго были безупречны, и, в отличие от Длинного Меча, он не уделял чрезмерного внимания своей одежде. Роджер рассудил, что сыну все же нужно быть менее откровенным с некоторыми людьми, но со временем и опытом это придет.

Обернувшись еще раз, граф заметил, что Уильям Маршал, беседовавший с епископом Нориджским, остался в одиночестве, не считая двух его рыцарей, стоявших по бокам, как сторожевые псы. Люди избегали Маршала – немилость короля Иоанна была заразной. Приходилось думать, с кем говоришь, и взвешивать каждое слово. По этой же причине Роджер пристально следил за успехами Гуго.

Граф глубоко вздохнул, поскольку следующие несколько секунд обещали стать неприятными: нужно было переговорить с Маршалом. При воспоминании о том, что случилось у него за спиной в Тетфорде, графа до сих пор охватывала ярость. Опустив голову наподобие быка, Роджер Биго пересек комнату и сухо поклонился Уильяму Маршалу.

Маршал до сих пор не переступил порога старости. Но вблизи Роджер увидел, как он высох со времени свадьбы Гуго и Махелт. Под скулами наметились морщины, усталость тенями залегла под глазами.

Уильям одарил Роджера улыбкой профессионального царедворца.

– Говорят, завтра двор перебирается во Фримантл, – произнес он.

– По крайней мере, дороги сухие, – склонив голову, с раздражением ответил Роджер. Он не желал вести чопорный светский разговор и – ради собственного блага – не мог себе позволить слишком долгой беседы с графом Пембруком.

– Как поживает ваша дочь? – спросил Уильям через мгновение, продолжая улыбаться.

Роджер прекрасно понимал, что Уильям имеет в виду Махелт, а не Мари или Маргариту.

– У меня создалось впечатление, что она ваша дочь, милорд, – резко ответил он.

Повисла напряженная тишина, во время которой оба мужчины пытались понять истинный смысл произнесенных слов. На щеке Уильяма дернулся мускул.

– Увы, нет, теперь она больше Биго, но я надеюсь, что она верно служит, и я… часто думаю о ней…

Внезапно надломившийся голос и блеснувшие глаза собеседника захватили Роджера врасплох. Граф привык считать, что Уильям Маршал – безупречный царедворец, скрывающий чувства за маской приветливого и непринужденного спокойствия. В этот миг Роджер осознал, как глубоко граф беспокоится о Махелт, но это само по себе уже опасно. В жизни все должно быть уравновешено – словом, нельзя балансировать на лезвии ножа.

– Можете быть уверены в нашей заботе о ее благополучии, – ответил он. – Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы воспитать и защитить ее. – Роджер пристально посмотрел на Уильяма. – Я бдительно слежу за всем, что происходит в моих владениях.

– И совершенно верно поступаете, милорд, – поклонился Уильям.

Роджер вернул комплимент.

– Я рад, что мы поняли друг друга, – произнес он и перешел к другой группе.

Граф потер вспотевшие руки, как бы умывая их и стряхивая пыль. Дело сделано. Обернувшись, он увидел, что прямая спина Уильяма чуть сгорбилась. Где-то в самом темном уголке души граф испытывал триумф и удовлетворение, но при этом, как ни странно, он испытывал тревогу и даже жалость, поскольку, по правде говоря, любой мужчина в этой комнате мог в мгновение ока очутиться в таком же тяжелом положении, как и Уильям. Два года назад Маршал сказал, что он зеркало для всех них, и не солгал.

Гуго оказался наедине со своим шурином, когда они направились в уборную. Отец поговорил с Уильямом Маршалом. Теперь его долг побеседовать с Уиллом. Убедившись, что никто не может их слышать, Гуго произнес: