Элизабет Чедвик - Ради милости короля

– Кабальная сделка, милорд.

– А я считаю ее справедливой, – ответил Роджер. – Я двенадцать лет жил на хлебе и воде в доме без укреплений, ожидая решения своего дела.

Уильям наклонил голову, признавая его правоту, но Роджер видел, что он находит финансовые аппетиты графа Норфолка непомерными.

– Решать не мне, но я могу предложить вам те же гарантии, что были предложены Честеру и Феррерсу.

– В таком случае, милорд, в ожидании подтверждения моих условий могу заверить вас в своей поддержке лорда Иоанна.

– Благодарю вас. Нам следует извлечь из ситуации все возможное, и я ничуть не сомневаюсь, что в дальнейшем вы будете принимать справедливые и мудрые решения.

Они скрепили договор солдатским рукопожатием и обменялись поцелуем мира, крепко связанные словами, которые не были произнесены. Роджер был доволен, что дело решилось, но оставался настороже. Он пообещал себе: как только все закончится, он умерит свой пыл и сосредоточится на процветании своих поместий и будет укреплять Фрамлингем, пока крепость не станет неприступной. Он доверял Уильяму Маршалу, но не доверял Иоанну.

– Я еду в Лондон, – сообщил Уилл Гундреде и Гуону и приготовился к отповеди.

В детстве он закрывал голову руками или убегал, чтобы прятаться в крипте, пока его отец или Гуон бушевал. Но пора постоять за себя – ради сына. Поразительно, сколь может укрепиться решимость при виде маленького мальчика, бегущего по траве с игрушечным мечом.

– Никуда ты не поедешь, – отрезал Гуон. – Глава семьи – я, а я не разрешаю. И не потерплю, чтобы ты лизал измазанные навозом сапоги сукиного сына, который именует себя графом Норфолком!

Гуон беспробудно пил почти три дня – с тех пор, как согласился отказаться от всех притязаний на графство в обмен на два рыцарских надела. Похоже, он считал, что, если напьется до бесчувствия, его согласие станет недействительным. Не мог с ним смириться – и все же был вынужден. После лондонской коронации Иоанна, графа Мортена, все будет кончено. Их единокровный брат получит графство Норфолк и все свои поместья в вечное владение. Гуон должен был скрепить свое согласие подписью, но вместо этого спрятался в графине с вином.

– Я никому не подчиняюсь, – возразил Уилл. – Я примирился с тем, чего не могу изменить, и должен извлечь из ситуации все возможное. Это не подхалимство.

– Ты никуда не поедешь, – повторил Гуон и зигзагами направился к графину, чтобы налить себе еще вина.

– Гуон… – произнесла Гундреда, сидевшая в тени у камина с нетронутым шитьем на коленях. – Тебе нужна ясная голова. Невозможно думать, когда в животе плещется столько вина.

– А может, я не хочу думать, матушка! – набросился на нее Гуон. – Если бы в былые времена вы сделали для нас больше, мы бы не оказались в таком положении.

Гундреда опустила голову и печально вздохнула.

Уилл с презрением разглядывал брата. Пелена давно упала с его глаз, и он видел ситуацию со всей ясностью, которой недоставало пьяному Гуону.

– Если бы вы сами в былые времена сделали больше, чтобы убедить людей, что вы достойный кандидат, все могло повернуться иначе, – с раздражением произнес Уилл. – Когда наш отец умер, между вами и Роджером не было особой разницы, но Роджер показал себя с лучшей стороны, а вы – нет.

Уилл говорил чудовищные вещи, и они словно заполнили всю комнату, слетев с его языка. В ответ Гуон вздрогнул, его лицо потемнело, как будто вспышка Уилла выбила воздух из его легких. Он открывал и закрывал рот, но ничего не мог произнести.

– Мне больше нечего здесь делать. – Уилл зашагал к двери. – Я еду в Лондон, чтобы покончить со всем этим.

Гуон метнулся за ним, схватил за руку и развернул:

– Не поворачивайся ко мне спиной, бесхребетный трус!

Уилл стряхнул его резким движением, в котором сквозило отвращение.

– Это не я не способен посмотреть в глаза реальности, – парировал он. – Я достаточно долго пробыл вашей тенью! Теперь я сам себе господин!

Подхваченный волной решимости, он поднял защелку и начал спускаться по внешней лестнице на конный двор, крича, чтобы привели его лошадь. Он услышал, как Гуон выругался за его спиной и странно закашлялся. Уилл поспешно обернулся и увидел, как его брат шатается наверху лестницы. Под удивленным взглядом Уилла Гуон запнулся и схватился за грудь.

– Я убью… – Он так и не завершил угрозы, поскольку рухнул на ступени, словно мешок с картошкой, и пересчитал несколько верхних, прежде чем перевалиться через край и удариться о землю в двадцати футах внизу.

У Уилла тоже перехватило дыхание. Мгновение он не мог пошевелиться, а затем, спотыкаясь, сбежал по лестнице, призывая на помощь. Когда он добрался до брата, душа уже покинула его тело. Губы Гуона были синими, лицо багровым, а на чулках и котте расплывалось темное пятно, поскольку на пыльные плитки вылилось не меньше графина вина из расслабленного мочевого пузыря. Сердце Уилла колотилось вдвое чаще, чем обычно.

– Пошлите за священником, – хрипло приказал Уилл собравшимся свидетелям.

Он прижался ухом к груди Гуона, хотя знал, что это бесполезно, и положил пальцы на точку на горле, где под кожей должна биться кровь, но ничего не нащупал. Дрожа, Уилл закрыл вытаращенные глаза и разинутый рот Гуона. Господь всемогущий! Что за конец, что за постыдный, глупый, бездарный конец! Слезы обожгли его глаза, и он вытер их пальцами, которыми только что смежил веки Гуона. Уилл снял плащ, накрыл тело брата и поднялся по лестнице обратно в комнату, чтобы сообщить новость матери… и наконец взять бразды правления в свои руки.

Ида смотрела на торт из сахара, миндаля и теста. Кондитер создал копию лондонского Тауэра со всеми его зубцами и башенками и даже со знаменами на стенах. Маленькие марципановые лодочки с веслами из карамельных нитей плыли по чудесному изображению реки Темзы. Ида не видела подобного произведения кондитерского искусства, даже когда жила при дворе в роли любовницы Генриха. Хорошо бы заказать такое диво для следующего пира во Фрамлингеме.

Марципановый торт украшал женский стол в Уайтхолле после коронации Иоанна в главном кафедральном соборе перед гробницей Эдуарда Исповедника. Согласно обычаю мужчины пировали в главном зале отдельно от своих матерей, жен и дочерей.

Ида украдкой огляделась, но тут же посмеялась над собой. Она графиня Норфолк и жена королевского сенешаля. Чего ей бояться? Кто ее осудит, если она возьмет пару кусочков торта, чтобы отнести своим детям на Фрайди-стрит? Направившись к великолепному сооружению с салфеткой наготове, она заметила, что Изабелла Маршал, недавно ставшая графиней Пембрук, собирается провернуть то же самое. Ида поймала ее взгляд, и обе захихикали.