Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

Однажды визит мадонне нанес сам герцог Эрколе, который заявил, что хочет поговорить с ней наедине. Он разрешил остаться черной рабыне, чтобы та исполняла поручения мадонны, но остальных попросил удалиться. Я сразу отправилась в нашу с Анджелой комнату, где моя подруга лежала свернувшись калачиком на кровати и дрожала, хотя день был теплый. В комнате стояло стойкое зловоние, гудели комары.

Она еще накануне стала жаловаться на лихорадку и колики в животе. Я тогда не придала этому значения, полагая, что Анджела съела что-то не то. Накануне вечером подавали устричный соус со странным, как мне показалось, запахом, но мой еврейский нос проявлял излишнюю чувствительность к продуктам, которые я с детства считала запретными. Я приготовила для нее рвотное из смеси вина с порошком сурьмы, выклянченной у литейных дел мастера дона Альфонсо, после чего ее вырвало, и мы отправились с донной Лукрецией смотреть скачки в День святого Георга, устроенные в Барко. Анджела вела себя непривычно тихо, бледная, измученная, она не делала ставки, хотя донна Лукреция позволяла нам играть на мелочь и булавки, считая, что если заключать пари на такие пустяки, то греха в том нет. Даже когда началась драка между победившим жокеем, выступавшим, разумеется, под флагом донны Лукреции, и тем, чья лошадь финишировала первой, но без всадника, она, безучастная ко всему, раскачивалась, скрестив руки на животе. К вечеру Анджела уже не могла скрывать свое недомогание, и донна Лукреция, встревожившись, ее отпустила.

– Ступай с ней, Виоланта, – приказала она. – Ты знаешь, чем лечить. Ведь в обычаях вашего народа изучать искусство врачевания, я права?

В свое время я набралась кое-каких практических советов от Мариам, хотя, видимо, знала не больше, чем донна Лукреция, но неевреи склонны полагать, будто все иудеи лекари, поскольку лекари – единственные евреи, которых они пускают в свои дома.

– Да, мадонна, – ответила я и поспешила к Анджеле.

Ночь прошла неспокойно. Подруга стонала и металась от боли, часто покидала постель, чтобы облегчиться, говоря, что ей от этого станет лучше, но лучше не становилось. День никаких изменений не принес. Маленькая служанка, принесшая вино с печеньем и воду для умывания, пришла в ужас, увидев серое осунувшееся лицо Анджелы на промокшей от пота подушке, и унесла ночной горшок на вытянутых руках, словно он был заразный. Я не сомневалась, что это отравление – то ли от плохой пищи, то ли по другой, более серьезной причине. Неужели Ипполито догадался о ее чувствах к Джулио? Но Анджела настаивала, что боли напоминают наступление месячных, только они более сильные, да и время не то.

– Может, ты беременна? – спросила я, присаживаясь на край кровати, чтобы уговорить подругу выпить немного вина, а то щеки у нее стали совсем белые.

Анджела кивнула с несчастным видом.

– Я пыталась соблюдать осторожность, но ошибки случаются.

– Анджела, ты ведь не сделала ничего безрассудного? – Она, протестуя, скривилась, но я подняла руку, призывая к молчанию. – Я не собираюсь читать тебе мораль. Просто если ты приняла что-то, то тебе нужно признаться, чтобы я нашла противоядие.

– Я такая глупая. Что мне теперь делать, Виоланта? – От очередного приступа острой боли она свернулась калачиком и прикусила подушку.

– Ты должна сказать мне, какое средство приняла.

– Не знаю. Купила снадобье у одной женщины на Виа-деи-Вольте. Какие-то сушеные листья.

– У тебя сохранился пакетик? В нем что-нибудь осталось?

Анджела покачала головой, притягивая колени к груди и крепко жмурясь от боли.

– Я сожгла их. Никто не должен знать.

– О том, что ты беременна, или о том, что попыталась вызвать выкидыш?

– Не знаю.

Я недоумевала.

– Раньше ты говорила, что не против ребенка, если мы устроимся в Ферраре.

– Но сейчас совсем другое дело.

– Из-за Джулио.

Она кивнула.

– Я люблю его, Виоланта. И хочу выйти за него замуж. Когда он на меня смотрит, я чувствую, что… чиста и невинна. Разве он стал бы так на меня смотреть, если бы я бродила по замку с ребенком Ипполито в пузе?

– Он должен знать. Это ты так чувствуешь, Анджела, не он. Ты все вообразила.

– Ну, конечно, ты-то много понимаешь в любви и воображении, – огрызнулась она, на мгновение забыв о боли. – Для тебя все это существует исключительно в иллюзорном мире.

Я подумала о письме Чезаре, лежавшем на дне сундука. Жалость к Анджеле помогла мне спокойно ответить:

– Мы сейчас говорим не обо мне. Это ты попала в переделку. Вы хотя бы говорили с Джулио? У тебя есть план, как выпутаться из истории с Ипполито?

– Я рассказала Лукреции о своих чувствах. Поговорить с Джулио наедине совершенно невозможно. Он озабочен тем, чтобы ничем не задеть мою честь. – Она усмехнулась, прежде чем очередной приступ боли исказил черты ее лица. – К тому же Ипполито ревнив. Я боюсь его, по правде говоря, боюсь того влияния, какое он оказывает на дона Альфонсо. Из всех братьев у них двоих самые доверительные отношения.

– А что говорит донна Лукреция?

– Что мне следует стремиться к более высокой цели, чем бастард, и выйти за Ферранте.

– Но Ферранте не питает интереса к супружеским обязанностям.

– Верно. Выйди за Ферранте и стань любовницей Джулио, советует она. Таким образом бастарды Джулио станут полноправными наследниками Ферранте, и все будут счастливы.

– Но неужели она не принимает в расчет Ипполито?

– Я никогда с ней о нем не говорила, поэтому она предпочитает делать вид, будто ничего о нас не знает.

– Наверное, тебе следует воспользоваться ее советом и позволить ей устроить твой брак с Ферранте. Он, возможно, защитит тебя от Ипполито.

– Но я не этого хочу. Джулио… он как ангел с этими его огромными фиалковыми глазами и чудесным голосом. Разве его устроит такой грязный компромисс?

Прежде чем я успела ответить, Анджела застонала и стала еще бледнее. Когда боль отступила, она сунула руку между ног, а потом показала мне. Пальцы были вымазаны кровью. Она слабо улыбнулась.

– По крайней мере, средство действует.

В дверь тихо постучали; выйдя на стук, я обнаружила за порогом запыхавшуюся Катеринеллу.

– Вы идти, – сказала она.

Я мгновенно похолодела и взмокла, внутри все сжалось. Что произошло? Разговоры о выкидыше заставили меня бояться худшего.

– Что такое, Катеринелла?

– Вождь зовет. – Я сообразила, что она имеет в виду герцога.

– Но донне Анджеле нездоровится. Она не может прийти.

– Только вы. Иудейка, он говорит, потом госпожа говорит, монна Виоланта. Сердится. – Она пожала плечами и забормотала на своем языке.

– Анджела, – обратилась я к ней, выуживая из-под кровати свои туфли, – расскажи, где живет эта женщина. Я приведу помощь.