Мэри Х.К. Чой - Личное дело

– Как работа?

– Нормально.

– А квартира? Вовремя оплачиваешь счета?

– Да, мам. – Я не допускаю раздраженного тона, ведь она снабдила меня деньгами. – Спасибо за беспокойство. Кроме того, это же просто Вин.

– Не «просто Вин», – возражает она. – А семья Вина. Я воспитывала тебя хорошим человеком.

Я снова благодарю ее, чтобы избежать очередной ссоры.

– А мне что? – спрашивает Рейн, разглядывая мою добычу. – У меня, вообще-то, тоже День святого Валентина.

– А тебе – никакого телевизора, PS4 и развлечений в Интернете на две недели, и я с тебя шкуру спущу в честь праздника, – говорит мама. – И ты сильно ошибаешься, если полагаешь, что целую неделю сможешь бездельничать. Начнешь с мытья холодильника и покупки продуктов. – Она протягивает ему еще дольку груши. – Плюс я еще не звонила в школу и не узнавала о твоей дальнейшей судьбе, так что есть шанс, что с тебя спустят шкуру дважды.

– Окей, – говорит он, выкатив глаза.

– И еще, – продолжает мама. – Не могли бы вы двое, ради всего святого, убрать, наконец, кондиционер? На дворе февраль.

Только вдвоем можно вытащить эту громадину через окно маминой спальни. Раньше она слетала с катушек, если на дворе было Рождество, а он все еще был установлен, потому что с ним так холодно, будто в стене дыра. Мне стыдно осознавать, что мы затянули так надолго, пусть это и огромная заноза в заднице. Все время, пока ты держишь заднюю стенку металлического ящика, тебе кажется, что ты обязательно уронишь его вниз и убьешь прохожего.

– Идем, Рейн, – говорю я.

Видите? Вот из-за чего я не люблю наведываться к маме. Она так требовательна касательно совершенно разумных вещей, что предоставляет нам бесконечное количество возможностей разочаровать ее.

Поезд на двадцать минут застревает в тоннеле между станциями, и все сходят с ума. А я? Я делаю несколько шагов назад, вглубь собственного черепа, и оказываюсь где-то глубоко у себя в голове. Время не имеет значения. Я совершенно доволен. Так продолжается, пока я не ощущаю укол беспокойства. На коленях рядом сидящей девушки лежит учебник, на котором нет живого места от текстовыделителей и заметок на полях, решительно выведенных механическим карандашом.

Я позволяю взгляду подняться к ее лицу. Азиатка на пару лет старше меня смотрит на умные часы от Apple и вздыхает. На вид – явно звезда класса. И нет, это не расизм с моей стороны, просто в ее учебнике я вижу сразу три различные схемы выделения текста. Как вообще это все работает?

Почему нет обязательного предмета о выборе колледжа еще до поступления в колледж? Нет, серьезно! Вот что я хотел бы знать об учебе. Все же понимают, что дети не умеют принимать верных решений, так? Ну и как в таком случае можно позволить восемнадцатилетнему школьнику самостоятельно выбирать направление колледжа? Ведь если как следует задуматься, то становится ясно, что полноправный американский подросток несет катастрофические финансовые риски.

Это все равно что вручить ребенку ключи от «Бугатти Вейрон» и ожидать, что все будет в порядке. Разумеется, малолетний придурок на радостях начнет кружить по парковке на скорости в сотню миль в час и протаранит банкомат, пытаясь повторить «Токийский дрифт». Природа тому виной или воспитание, это надо воспринимать как данность.

И вот в чем проблема с Нью-Йоркским университетом. Ценник у них сумасшедший, но если тебя зачислят, то ты не отказываешься, и я, представьте, был зачислен. Мартин Скорсезе, Дональд Гловер, Джонас Солк – тот самый, кто победил полиомиелит, – все они учились там.

Итак, будь у меня варианты, на кой черт мне отказываться? Конечно, я купился на колледж с громким именем. Я уже говорил, что моя мама – врач из Кореи? Вы понимаете, какие на меня возлагались надежды? Представьте багаж, какой иногда бывает в поездах: тяжелые чемоданы, которые венчают круглые коробки для шляп. И вот он я, на протяжении всей учебы в старших классах изучаю данные о проходных баллах в престижные колледжи типа Гарварда, Колумбии, Принстона. Открываешь их брошюру и почти слышишь, как за спиной над тобой смеются.

Дело кончилось тем, что меня зачислили в Нью-Йоркский, и я был в шоке. Конечно, баллы за тесты у меня были феноменальные, но с внеклассными занятиями все было печально, и тогда злобная веснушчатая задница Шон Макманус заявил, что это благодаря тому, что я не белый. Я ему поверил.

Конечно, ты говоришь «да» Нью-Йоркскому университету. Ты говоришь «да», пока они не пришли в себя. Ты говоришь «да», потому что ты же не идиот. Ты не можешь быть идиотом, очнись, тебя же зачислили в Нью-Йоркский! И тут твоя мама, эта одержимая Лигой плюща перебежчица, которая спускает тебя с небес на землю, хотя ты был уверен, что она порадуется.

– Паб, – говорит она. Губы сжаты в тонкую линию. – Ты же прошел на стопроцентный внебюджет.

Можете в это поверить? Ей всегда мало.

Слушайте, может, я пока не решил, какую специальность выбрать. И может, я не гений планирования и дедукции и не до конца понимаю суть работы студенческих займов. Но я более чем амбициозен, поэтому я засучил рукава и поступил так, как и полагается уважающему себя сыну разведенных родителей. Я отправился прямиком к папе, поведал ему слезливую историю о мечтах, он благословил меня, и мы заполнили кучу анкет на различные виды кредитов для обучения в одном из самых дорогих частных вузов в мире, что я выяснил позже.

Но вместо того, чтобы вчитываться в написанное мелким шрифтом, ты оплачиваешь свои расходы «лишними» деньгами, оставшимися с кредиток, которые ты открыл в первые дни в кампусе, потому что тебе пообещали 0 % годовых и подарили прикольную брендовую бутылочку для воды. Ты берешь обе кредитки и идешь в «Стадиум Гудс» – не для того, чтобы что-то купить, а просто посмотреть, и вот тут-то ситуация становится чрезвычайно опасной. Кредитки плюс студенческие займы? Это и есть ребенок, который, получив ключи от «Бугатти Вейрон», становится Супер-Сайяном [7] Супер-Сайян – могущественное перевоплощение представителей народа сайянов в манге «Жемчуг дракона». .

Я даже не знаю, откуда эта метафора, но ощущение такое, будто деньги валятся прямо с неба, потому что кредитные деньги – это теоретические деньги. На самом деле, когда ты скатываешься в учебе, а твоя мама находит у тебя под матрасом счета, которые ты прятал, будто кассеты с порнухой, ты выбираешь путь наименьшего сопротивления. Теперь ты взрослый. Мужик. Ты снимаешь квартиру вместе с Тайсом и Вином, селишься в комнате с гипсокартонными стенами, которая технически является частью кухни, и возвращаешься домой только спустя несколько месяцев, чтобы за ужином сообщить, что тебя отчислили.