Жозефен Пеладан - Любопытная

Когда они спустились на улицу Милитэр, принцесса спросила:

– Где ваше оружие?

– При мне нет оружия.

– Разве не рукоять револьвера сверкнула у вас в руке?

– Нет, – ответил Небо́. – Это был магнетический разряд. Позвольте мне отдохнуть минуту, нервное напряжение измучило меня.

Направляясь в сторону насыпи, он наткнулся на мертвое тело.

– Это настоящее злодеяние, Поль, – сказал Небо́.

Он зажег магниевый свет, озаривший тело сорокалетней женщины. Ее босые ноги были выпачканы в пыли и грязи, лицо исказило истощение. Ощупав неподвижную грудь и убедившись в том, что женщина была мертва, Небо́ не обнаружил следов насилия.

– Она умерла от голода, – сказал он, потушив магниевый свет.

Принцесса опустилась на колени и прочитала короткую молитву.

– Стало быть, люди по-прежнему умирают от голода?

– Льстец из клуба назвал бы ваши слова словами настоящей принцессы. Вы спрашиваете, умирают ли люди от голода. Но чем иным можно искупить пиры принца де Трев, изощренные поздние ужины и поклонение чреву, составляющее страсть провинциалов? Стало быть, вы полагаете, что Бог позволил бы богачам есть досыта, если бы беднота не расплачивалась за их чревоугодие. Рыдания и стоны должны потрясать землю, иначе она окажется испорчена. Спаситель сказал: «Среди вас всегда будут обездоленные». Обещая хлеб каждому, благодетели толпы лгут. Оправдание земной жизни – на небесах, смысл существования надлежит искать в загробном мире. Если чудовищная несправедливость этого мира не находит исправления в мире ином, то поразительна глупость простого человека, принимающего свой удел. Если могила – на самом деле небытие, потусторонний мир, если умереть не есть возродиться под солнцем справедливости, если человек не имеет ни прошлого, ни будущего, его смирение перед настоящим нелепо. Вместе с тем, неосознанное смирение есть интуитивное подчинение правилу. Тот, кто лишит обездоленного надежды оказаться в раю, ранит простого человека и надругается на умирающим…

Шум шагов бегущего человека заставил их остановиться.

– Куда ты направляешься, солдат? – воскликнул Небо́, увидев молодого солдата.

– Для чего вам об этом знать? – ответил солдат прерывающимся от нервного напряжения голосом.

– Остерегись, солдат, – сказал Небо́ с теплотой в голосе. – Ты одет в форму – одежду не свободного человека, но раба. Если ты бежишь ради любви, разреши напомнить тебе: ты – раб, тебе не положено ни чувствовать, ни мыслить. Государство не позволит тебе жениться, но предложит, взамен любви, проститутку.

– Стало быть, вы – образованный человек. Вы не выдадите меня.

– Ты дезертировал? – догадался Небо́.

– Разве лучше наложить на себя руки?

– Разумеется, нет! – воскликнул Небо́. – Самоубийца идет против Бога, закон же – условность, установленная властью ружей. Пойдем с нами, друг мой, так будет для тебя лучше.

– Я изумлен встрече с образованным человеком и его одобрению. В подобное время и в подобном месте…

– Исключительная встреча, не правда ли? – Небо́ улыбался в ответ. – Ты знаешь, что тебе грозит: отчего же ты подвергаешь себя опасности? Ты умен, стало быть, благороден – истинный аристократизм не есть непременно голубая кровь в жилах. Безропотное повиновение невыносимо тебе, и я готов оправдать тебя. Но если ты не стремишься к объединению людских усилий на уровне более высоком, чем тот, от которого ты бежишь, спасаясь из казармы, если ты не призван выполнить свой долг, я не стану интересоваться твоей дальнейшей судьбой.

Солдат отер со лба пот.

– Я не знаю, ценна ли моя жизнь, но предпочитаю рабству смерть. Я был сиротой, воспитывался в монастыре и до призыва жил в Нанте. Я служил третьим клерком за жалование в сто франков. По ночам я читал: самостоятельно изучив латынь и отчасти греческий, прочитав все недорогие книги, шедевры литературы, я гордился полученными знаниями, но внезапно меня настигла железная рука призыва. Мои длинные волосы обрили наголо и стали давать один су в день – до призыва я жертвовал обедом, но тратил десять франков в месяц на книги. Я горд – меня стали оскорблять, я слаб – меня стали изнурять, я деликатен – ко мне были жестоки. Если бы вы знали, господа, каковы армейские порядки! Полковник жесток к офицеру, офицер – к сержанту, сержант – к капралу. Солдат же выносит удары этого маятника каждую минуту. Я пытался не думать вовсе, но не смог.

– Друг мой, в «Сумме теологии» Фомы Аквинского говорится: «Это справедливо не оттого, что этого желает Бог, но Бог желает этого оттого, что это справедливо». Стало быть, сама теология признает право рассуждать о божественном. В отношении же места, времени и варваров, издавших военный закон 1872 года196, сомнения уместны тем более.

У ворот де Ла Мюэт Небо́ достал из бумажника несколько купюр.

– Возьми эти деньги – более у нас нет при себе – и уходи. Но помни: что человечеству обязан каждый. Ученый – мыслью, богатый – помощью, простой человек – трудом. Я признаю твое право выбирать свой долг, но стану презирать тебя, если ты не найдешь его или, найдя, не исполнишь. Не благодари меня и прощай.

Когда солдат был далеко от них, Поль спросила:

– Отчего этот несчастный взволновал вас столь сильно, Небо́?

– Оттого, что я увидел в нем Небо́, который незнаком вам.

– Что вы пытаетесь мне сказать?

– Не будем говорить об этом, принцесса – это разрушит во мне доброту. Я не хочу, чтобы вы слышали слова горечи, сдавливающей мне горло, едва напомнив о себе.

Они поднялись на второй этаж трамвая и вышли у моста Сольферино.

– Куда вы ведете меня?

– В школу преступлений в законе – пещеру четырех сотен злодеев, палату публичного осмеяния, музей демагогии, трамплин любимцев толпы, зал ружей и пустой болтовни. Мы идем слушать лекцию Агессо.

– На берег, у которого обитают будущие члены правительства? Подобный «Обозрению двух миров»197 – роднику, в котором плещутся эрудиты? – спросила Поль.

– «Обозрение двух миров» едва ли влияет на развитие литературы. Его авторы – эрудиты, дипломаты и безнадежные педанты, пишущие на самом скверном французском во Франции и Бельгии: сотрудники господина Бюлоза изъясняются по-швейцарски. Лекция же Агессо является точным воплощением политического бандитизма: сыновья Прюдома готовятся к будущей работе в правительстве, шаг за шагом пристращаясь к докладам, поправкам и прочим ингредиентам политической комедии.

В передней небольшого особняка привратник с цепью на шее принял у Небо́ входные карточки и открыл дверь лестницы, которая вела к трибунам.

Перед ними оказалась уменьшенная копия собрания пустословов – Национального Собрания, представшего сквозь перевернутый лорнет. Отличие заключалось не только в отсутствии лысых голов – хорошие манеры сочетались с теплотой. В жилах молодых скептиков и болтунов бурлил жар молодости и горел огонь чувств.