Сьюзен Филлипс - Ну разве она не милашка?

Он ни слова не сказал ей с тех пор, как они вышли из кабинета директора. Ей хотелось заорать, чтобы поскорее покончить со всем этим и одновременно оттянуть расправу. По чести говоря, она вовсе не хотела сломать Челси руку.

При мысли об этом у нее засосало в животе. Всю неделю Челси вела себя хуже последней суки, возможно, потому, что ругалась со своей мамашей, но это еще не причина заявлять, будто Джиджи снова начала задирать нос, потому что слишком богата. Она так довела Джиджи, что та сказала, что Челси растолстела, как свинья. И хотя это было чистой правдой, Челси завопила, что ненавидит Джиджи, как все остальные, а потом Джиджи вроде бы толкнула ее, даже не так уж и сильно, да вот только дверца шкафчика оказалась открытой, Челси с размаху влетела внутрь и сломала запястье. И теперь все винили Джиджи.

Кусок съеденной на ленч пиццы из кафетерия стоял комом в горле. В ушах раздавался звук, который издала Челси, когда кость переломилась: придушенный вскрик.

Джиджи судорожно сглотнула, чтобы пицца провалилась вниз.

Когда отец наконец вошел в кабинет, Джиджи была так напугана угрозами матери Челси пожаловаться в полицию, что ей хотелось броситься ему на шею и заплакать, совсем как в детстве. Но он даже не взглянул на нее. И теперь не повернул головы.

Миссис Уайтстоун исключила Джиджи из школы до конца недели и велела посидеть в приемной, пока говорят взрослые. Матери Челси всегда нравился отец Джиджи. Она даже вроде как флиртовала с ним, что совсем не нравилось Джиджи, но сейчас, возможно, было только на руку. Потому что она перестала визжать и затихла. Правда, отец вышел из кабинета с таким лицом, словно хотел убить кого-то, и, по мнению Джиджи, отнюдь не мать Челси.

Одноклассники всегда твердили, что ей повезло иметь таких молодых родителей, потому что те помнили, каково это – быть подростком. Но сейчас, похоже, в отце не осталось никакого сочувствия подросткам.

Неприязнь снова вспыхнула в ней. Отец в ее годы считался самым популярным парнем в школе. Она сама читала об этом в школьном журнале. А мать никогда не попадала в неприятности. Видно, Джиджи пошла не в них.

Не в силах вынести гнетущего молчания, она потянулась к клавише радио.

– Оставь радио в покое.

Обычно они слушали музыку вместе, но, судя по тону, больше этого не будет.

– Челси первая начала.

– Я не желаю ничего об этом слышать.

– Так и знала, что ты примешь ее сторону.

Он бросил на нее холодный взгляд:

– Предлагаю тебе закрыть рот и прикусить язык.

Она и пыталась, но это было так несправедливо и становилось еще хуже, оттого что он не обнимет ее, не стиснет крепко-накрепко, не скажет, что все будет хорошо.

– Конечно, я не настолько идеальна, как вы с ма когда-то!

– Это не имеет никакого отношения к твоей матери или ко мне. Беда в том, что вот уже несколько месяцев ты ведешь себя как наглое отродье, а сегодня дело дошло до рукоприкладства. Повезло еще, что ее мать не стала жаловаться в полицию. Всякие поступки приводят к определенным последствиям, Джиджи, и поверь, тебя ждут самые серьезные.

– Однажды ты сломал ключицу какому-то мальчишке. Сам говорил.

– Но все случилось на футбольном поле!

– Это тебя не оправдывает.

– Ни слова больше!

Вечером, после возвращения матери, ее заставили сесть в гостиной. Говорил в основном отец, напирая на то, как они разочарованы в ней и насколько серьезным был ее проступок. Она все ждала, когда отец скажет, что, несмотря ни на какие преступления, они по-прежнему ее любят. Но так и не дождалась.

– Следующие две недели ты не имеешь права подходить к телефону, – постановила наконец мать. – А также смотреть телевизор и выходить из дома одна. Только с кем-то из нас.

– Какая несправедливость! Вам никогда не нравилась Челси! Считали, что она плохо на меня влияет. Зато вы обожаете Келли Уиллман! – выпалила Джиджи.

Отец проигнорировал страстную тираду дочери.

– Кроме того, придется много работать, чтобы не отстать от класса. Самой проходить пропущенный за время твоего исключения материал.

Можно подумать, она не сможет все нагнать через три секунды!

– Тебе также следует извиниться перед Челси, – добавила мать.

Джиджи вскочила:

– Пусть первая извиняется, раз сама меня довела!

– Это несравнимо. Ты сломала ей руку.

– Я не хотела!

Но оба не желали ничего слышать. И снова начали долбить свое, не понимая, что Джиджи и без того чувствовала себя последним дерьмом и все рассуждения о ее порочности только надрывали душу. Родители совершенно забыли, что это такое – быть подростком, и потом их никто не ненавидел так, как ее, Джиджи. Они были самим совершенством в отличие от дочери. Что же, она не идеал. Не похожа на них. Она…

Она пошла в тетку.

Слово прокатилось в ее мозгу, как большой блестящий шарик. Тетка. У нее было немного родственников: бабушка Сабрина и бабуля Галантайн да еще дядя Джереми, но он был намного старше отца и до сих пор не женат. Оставался только один человек. Пусть Шугар Бет Кэри – тетка только наполовину, но все же…

«Сивиллы» много говорили о ней, когда воображали, будто Джиджи не слушает. И о том, как в школе все лизали ей задницу. Как-то Колин сказал, что Шугар Бет была одной из самых способных в классе, но «Сивиллы» не поверили, потому что она всегда получала паршивые оценки. Все же Колин видел результаты контрольных, так что должен знать, хотя никогда никому не открывал, какими были эти результаты. Вот Шугар Бет наверняка поняла бы, что приходится выносить Джиджи. Но па запретил встречаться с ней. Сказал, что если даже Джиджи увидит ее на улице, пусть не вздумает здороваться, потому что он слишком хорошо знает свою доченьку, и та ни за что не ограничится одним «здравствуйте», а кроме нее, никто не желает вытаскивать старые скелеты из шкафов.

Но это вовсе не старые скелеты. Это жизнь Джиджи. И она просто должна поговорить с кем-то, кто поймет. Даже если за это ей до конца дней запретят пользоваться машиной.

Голос Колина обрушился на Шугар Бет струей холодной воды:

– Что вы здесь делаете?

– Стелю вашу постель.

– Ну так вот, стелите чьи-нибудь другие постели.

– Вы снова забыли надеть счастливую улыбку.

Она выпрямилась, балансируя на мыске туфельки, согнув колено другой ноги, и снова перегнулась через кровать, демонстрируя безупречные очертания округлой попки. Единственное оставшееся у нее оружие, которое приходилось пускать в ход возможно чаще все те девять дней, что она на него работала. И что из того, если все эти сексуальные выверты неизменно заставляли ее сознавать его присутствие куда острее, чем хотелось бы? Он-то этого не знает! Или знает? Неприятная особенность чувственных игр: никогда не можешь быть уверен, кто кого достает больше.