Сьюзен Филлипс - Ну разве она не милашка?

– Я поймала тебя в ловушку!

– Я этого не чувствовал. И Джиджи для меня дороже жизни. А теперь прими ванну. Сразу станет легче.

Словно ванна может смыть ее грехи.

– Райан…

Но он уже исчез внизу. Она привалилась к стене. Ее самая мрачная тайна… и он не желает говорить об этом.

Уинни оцепенело вернулась в ванную и почти рухнула на бортик. Она не собиралась расставлять на него капканы. Но как-то вечером вдруг услышала собственный голос, уверявший, что она на таблетках и ему совершенно незачем беспокоиться. И поскольку это была Уинни Дэвис, Райан поверил.

Но сегодня нет времени расслабляться. И поэтому она решительно повернула кран. Концерт и прием. Если бы только она смогла стать такой же, как Шугар Бет, бесчувственной, эгоистичной и совершенно бессовестной!

Уинни начала плакать. Сколько же можно платить за старые грехи? Из ее лжи родилась чудесная девочка, ее дочка, так что стоит ли об этом жалеть? Так почему же она так себя ненавидит?

Возможно, потому, что Райан никогда не питал к ней недобрых чувств.

Шугар Бет повела носом, почуяв запах кофе. И бекона. Она любила бекон. И поэтому перевернулась на спину, увидела, что уже почти одиннадцать, и направилась в ванную. Двадцать минут спустя чистенькая и свежая в черном атласном халатике и старых ковбойских сапожках она уже спускалась с лестницы. Волосы она вымыла, но просушить не потрудилась. Как, впрочем, и наложить макияж. После вчерашнего Колин Берн не заслуживал ничего, кроме чистых волос и, может быть, пары капель увлажнителя.

Мышцы ныли от тяжелой работы и праведного негодования, но, как ни странно, она испытывала облегчение. Сознает Колин или нет, но он наконец простил ее. Бремя, которое она так долго несла, упало с плеч.

Он стоял у плиты в тесной кухоньке, повернувшись к ней спиной и занимая почти все пространство. При одном взгляде на Колина хотелось сорвать с него одежду и потащить наверх.

– Я уже собирался тебя будить.

Жаль, что она не осталась в постели подольше. Не дождалась его. Старая добрая черная магия – влечение к самому неподходящему человеку. Правда, теперь она не так глупа. Пусть далеко не сразу, но она сумела понять разницу между любовью и похотью.

– Господи Боже, неужели и ты напялил джинсы? Дай сначала немного кофе!

– Они сделаны на заказ, – заметил он, когда Шугар Бет сняла с полки одну из чашек Таллулы веджвудского фарфора и налила себе кофе. – Французские. Обошлись мне в триста долларов, но, думаю, они того стоят.

Присмотревшись, как синяя джинса облегает его бедра под этикеткой «Гэп», Шугар Бет согласно кивнула.

– Эти лягушатники, похоже, кое-чему научились, – сухо признала она.

– Прошлой ночью я слышал твоих обожателей.

– Кабби и мальчиков?

– Видимо, праздновали окончание школы идиотов, не иначе. Одно яйцо или два?

Не дожидаясь ответа, он разбил на сковороду два яйца.

– Скажи, что где-то спрятана коробка «Криспи кримз» [30].

– Радуйся, что тост не из пшеничного хлеба.

Он оценивающе оглядел атласный халат и ковбойские сапожки.

– Мило.

– Ты единственный человек в Паррише, имеющий наглость употреблять подобные определения. Где моя собака?

– Во дворе. По-моему, он не из тех, кто склонен к побегу.

– Для этого он слишком упрям. Предпочитает доводить меня.

Она отнесла кофе к кухонному столу и села.

– Носом чую бекон, а вот глазами не вижу.

– Сейчас поджарю.

Он удивительно ловко переложил яйца на тарелку, добавил уже намазанный маслом тост и поставил все это перед ней.

– А с чего это ты вдруг пристрастился к бекону? Твои артерии, должно быть, взбесились.

– Минута слабости.

– Кому, как не мне, знать, как это бывает.

Тост оказался холодным, но Колин не пожалел масла, так что она не жаловалась. И яичница была совсем неплоха. На сковороде весело зашипел бекон. Шугар Бет промямлила, набив рот:

– Надеюсь, никто не узнает, что ты предложил врагу помощь и утешение.

– Ничего, выживу.

– Готовишь мне завтрак, чтобы успокоить разгулявшуюся совесть, или подлизываешься, стараясь поскорее добраться до сластей?

– Под сластями, насколько я понимаю, ты подразумеваешь все те прелести, которые в настоящее время скрыты черным атласом?

– Совершенно верно. Только их.

– Возможно.

– Возможно – что? Совесть или сласти?

– Я должен выбрать?

– Не важно.

Она доела первое яйцо.

– Расскажи о своей жене.

– Не хочу.

– Нет истории – нет сластей.

Он не полез в драку, и она тоже не собиралась этого делать.

– Как она умерла?

Он ткнул вилкой в бекон.

– Если тебе так уж нужно знать, она врезалась в опору моста. Достаточно трагично при любых обстоятельствах, но она сделала это намеренно.

– Ой!

– Именно.

За этим бесстрастным выражением лица скрывался целый мир боли.

– Сознаюсь, угрызения совести тебе знакомы куда больше, чем мне. Забавно, как иногда мы неверно судим о людях.

– У меня нет причин терзаться сознанием собственной вины. Я делал все возможное, чтобы помочь ей.

Но Шугар Бет слишком много знала о взаимных обвинениях, чтобы поверить в его полную невиновность, и поэтому молча подняла брови. Колин отвел глаза.

– Ладно, она была беременна, и это на время выбило меня из колеи. Но холодный разум восторжествовал, и я многое узнал о себе.

– А именно?

– Брак не для меня. Некоторым людям удается жить семейной жизнью, но я не из таких.

– И с тех пор ни разу не поддался соблазну?

– Тебе, конечно, трудно такое представить, но ни разу. Я наконец организовал свою жизнь именно так, как считаю нужным. И никогда еще не был счастливее. Но довольно о моем утомительном прошлом.

Он налил себе кофе и повернулся к ней.

– А теперь твоя очередь. Скажи, была ли какая-то причина, кроме самых очевидных, заставившая тебя выйти за человека на сорок лет старше?

– Ты все равно не поверишь.

– Я уже немного научился продираться сквозь нагромождения твоей лжи, поэтому позволь попытаться.

Она отломила кусочек тоста, но тут же отложила.

– Я любила его.

– Почему бы нет! С такими миллионами!

– Обычно так и бывает, но я не знала, насколько он богат, до того, как поддалась его чарам.

– Ему было семьдесят. Какие уж тут чары?

– А вот такие. Он был красивым сукиным сыном, выглядел на пятнадцать лет моложе, этакая техасская версия Энтони Хопкинса, только без его ужасной штуки на зубах.

Горло стиснуло судорогой.

– Самый обаятельный человек, которого я когда-либо знала. Истинное безграничное обаяние, рожденное добротой. Можешь не верить, но он был любовью всей моей жизни.

– Трогательно.

Несмотря на едкий тон, улыбка вышла сочувственной. Она по достоинству оценила сочетание.

Он снял со сковородки бекон.