Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви». Том 3

Мужа ты какого, героя ль, бога ль
Лирой хочешь петь или резкой флейтой,
Клио? Имя чье будет вторить всюду
Эхо шутливо?

Там, где тень дают Геликона рощи,
Там, где Пинда высь или Гем холодный,
Шли откуда вслед за певцом Орфеем
Рощи покорно?

Матерью учен, замедлял поток он
Бурных рек, ветр_о_в умерял порывы;
Шли за ним дубы по следам, внимая
Струнам певучим.

Что я смею петь до хвалы обычной
Всех Отцу? Людей и богов делами
Правит он во все времена, землею,
Морем и небом.

Выше, чем он сам, ничего нет в мире,
И ничто ему не равно по славе.
Ближе всех к нему занимает место
Дева Паллада,

Что смела в боях. Не пройду молчаньем
Вас: о Вакх! о ты, что зверям враждебна,
Дева! ты, о Феб, что внушаешь страх всем
Меткой стрелою!

В честь Алкида я буду петь и Леды —
Близнецов: один был кулачным боем
Славен, тот – ездой на конях. Блеснут лишь
Путникам оба,

Вод поток со скал, торопясь, стекает,
Ветры стихнут вдруг, разбегутся тучи,
Горы грозных волн – то богов веленье —
В море спадают.

Ромула ль затем, времена ли мира
В царство Нумы петь мне, не знаю, Приска ль
Гордые пучки, иль конец Катона,
Славы достойный.

Регула равн_о_ я и Скавров вспомню;
Павла, что лишил себя жизни, видя
Вражьих сил успех; как Фабриций чист был,
Вспомню я с Музой.

Как служить войне и косматый Курий
Должен был, равно и Камилл, суровой
Бедностью тесним и именьем скудным,
Дедов наследством.

Словно древа ствол у Марцеллов слава
С каждым днем растет, и средь них сверкает
Юлиев звезда, как в светилах меньших
Месяц сияет.

О отец и страж ты людского рода,
Сын Сатурна! Рок поручил охрану
Цезаря тебе: пусть вторым он правит,
Царствуй ты первым.

Все равно, триумф заслужив, кого он
В Рим введет: парфян ли смиренных, Лаций
Мнивших взять, вождей ли индийцев, серов
С края Востока, —

Пусть на радость всем он землею правит,
Ты ж Олимп тряси колесницей грозной,
Стрелы молний шли нечестивым рощам
Гневной десницей.

Как похвалишь ты, Лидия,
Розоватый ли цвет шеи у Т_е_лефа,
Руки ль белые Телефа, —
Желчью печень моя переполняется.

И тогда не владею я
Ни умом ни лицом: слезы украдкою
По щекам моим катятся,
Выдавая огонь, сердце сжигающий.

Я сгораю, когда тебе
Буйный хмель запятнал плечи прекрасные,
Или пламенный юноша
Зубом запечатлел след на губе твоей.

Не надейся любезною
Быть надолго тому, кто так неистово
Милый ротик уродует,
У Венеры самой нектар отведавший.

Те лишь много крат счастливы,
Кто связался навек прочными узами:
Им, не слушая жалобы,
Не изменит любовь раньше, чем смерть придет.

О корабль, отнесут в море опять тебя
Волны. Что ты? Постой! Якорь брось в гавани!
Неужель ты не видишь,
Что твой борт потерял уже

Весла, – бурей твоя мачта надломлена, —
Снасти жутко трещат, – скрепы все сорваны,
И едва уже днище
Может выдержать властную

Силу волн? У тебя нет уж ни паруса
Ни богов на корме, в бедах прибежища.
Хоть сосною понтийской —
Леса знатного дочерью —

Ты, как матерью, горд, – род ни причем уж твой:
На твой борт расписной можно ль надеяться
Моряку? Ведь ты будешь
Только ветра игралищем.

О недавний предмет помысла горького,
Пробудивший теперь чувства сыновние,
Не пускайся ты в море,
Что шумит меж Цикладами!

Хитрый в Трою когда на корабле пастух
Вез Елену с собой гостеприимную, —
Вверг в бездействие вдруг ветры Нерей, чтоб мог
Злые судьбы ему вещать:

«В дом родной при дурных знаменьях ты везешь
Ту, кого возвратить требует много войск
Греков, давших обет брак уничтожить твой
Вместе с царством Приама всем.

Сколько пота, увы, людям, коням грозит!
Роду Дардана ты сколько смертей везешь!
Вот Паллада уже шлем, колесницу, щит —
Все готовит в жестокий бой.
Пусть Венеры самой гордый защитой ты
Чешешь кудри свои, женам чаруешь слух
Песней, чуждой войне, нежной кифарой, – все
Тщетно. Тщетно от острых стрел,

Копий тяжких и всех брани тревог бежать
Мнишь ты в спальне; Аякс быстрый найдет тебя.
Пусть хоть поздно, увы, все ж, любодей, узнай:
Будут кудри твои в пыли.

Гибель роду троян – видишь ли ты – несут
Сын Лаэрта – Улисс, Нестро – Пилосский царь.
Здесь бежит за тобой Тевкр саламинец, там —
Сфенел, с битвой знаком: коней
Мастер он укрощать, он коневод лихой:
Их ничто не страшит. Вот Мерион – стрелок,
Вот, храбрейший отца, страстно Тидид, ярясь
Жаждет – грозный – найти тебя.

Ты же, словно олень, волка завидя вдруг
В дальнем луга краю, мчится, траву забыв —
Так и ты побежишь, трус, запыхавшийся,
Хоть не то обещал ты ей.

Пусть отсрочит конец Трои и жен ее
Гнев Ахилла и флот, битвы с врагом прервав, —
Все ж, когда протечет ряд неизбежных зим,
Греки град Илион сожгут».

О дочь, красою мать превзошедшая,
Сама придумай казнь надлежащую
Моим, злословья полным, ямбам
В волнах морских иль в огне, – где хочешь!

Ни Диндимена в древнем святилище,
Ни Феб, ни Либер не потрясают так
Души жрецов, ни Корибанты
Так не грохочут гремящей медью,

Как духи Гнева, коим не страшны ведь
Ни меч германца, ни грозный вал морской,
Ни ярый пламень, ни Юпитер,
С грохотом страшным разящий с неба.

Ведь Прометею, чтоб людей создать,
Пришлось сбирать все свойства частицами
И, по преданью, в наши недра
Злобы прилить и безумья львиных.

Лишь духи Гнева лютую вызвали
Судьбу Фиеста. Гнев был причиною,
Что города бесследно гибли,
После того как на месте стен их

Надменный недруг землю распахивал.
Уйми же гнев свой! В дни моей юности
Ведь и меня лишь пыл сердечный
В злобе толкнул написать поспешно

Те ямбы. Ныне горечь прошедшего
Стремлюсь сменить я дружбой и кротостью.
Мою вину мне в новых песнях
Дай искупить и верни мне душу!

Проворный Фавн привык свой Ликей менять
На мой Лукретил дивный и отводить от коз
Жар жгучий летнего полудня,
Или же ветер, дождем грозящий.

Сойдя с дороги, самки пахучего
Козла по лесу бродят бестрепетно,
Ища то тмин, то земляничник,
И не боясь ни змеи зеленой,