Линда Белаго - Под сенью апельсиновых деревьев

Эрика, окрыленная успехом, попросила знахарку время от времени заглядывать в лечебницу. Она часто слышала ее имя и знала, что чернокожие очень уважали эту женщину. Кроме того, сама Эрика надеялась кое-чему научиться у Дерамы. Средства лечебницы были еще очень скромными, и многие болезни удавалось лишь кое-как залечить, а не избавить от них пациента. К радости Эрики, знахарка тут же согласилась. Йозефа снова громко запротестовала, и остальные члены общины также не одобрили этой идеи. Эрика дала им обещание не спускать с Дерамы глаз.

На протяжении нескольких недель знахарка регулярно приходила в лечебницу. Между ней и Эрикой установились доверительные отношения, возникшие на общей основе – на желании помогать людям.

Теперь перед Эрикой встала новая проблема. Райнгард сообщил ей, что наконец-то получил благословение на путешествие к плантациям в глубине страны. Он надеялся, что жена разделит его радость и даже будет сопровождать его. Однако Эрика, живот которой уже заметно округлился и подвижность которой была весьма ограничена, засомневалась.

– Райнгард, я не думаю, что мне и нашему ребенку эта поездка пойдет на пользу, – возразила она.

Изумленное лицо Райнгарда выражало его чувства.

– Но ведь это же было нашей целью – поехать в эти места и…

Эрика, успокаивая, положила ладонь на его руку. Она все же немного сердилась на Райнгарда, из‑за того что тот, несмотря на радость по поводу предстоящего отцовства, на самом деле, казалось, не очень-то обращал внимание на ее беременность.

– Послушай, мы должны подождать, пока ребенок появится на свет, а потом я смогу тебя сопровождать.

В глубине души Эрика надеялась на то, что, когда у них родится ребенок, ей удастся отговорить Райнгарда от поездки вглубь страны или даже в джунгли. Об этих регионах не говорили ничего хорошего. И о плантациях тоже. Закон, который позволял миссионерам посещать рабов на плантациях, был довольно новым, а большинство хозяев и управляющих вообще считали эту идею глупой. Некоторые из них даже не позволяли миссионерам причаливать к их владениям, так что это было бы путешествием в неизвестность. По лицу Райнгарда Эрика видела, что он разрывается на части. Он видел в этом свое призвание, она знала это и боялась, что ни она как его супруга, ни даже его еще не рожденный ребенок не смогут изменить его планы.

– Хорошо, Эрика, тогда оставайся здесь, в миссии, а я все же поеду…

Женщина пришла в ужас:

– Райнгард! Неужели ты хочешь, чтобы я… Я ведь тогда останусь совсем одна!

– Ты будешь в безопасности! Йозефа и другие члены общины позаботятся о тебе, когда наступит срок. – Он вздохнул. – Я должен ехать, пусть даже и с тяжелым сердцем. Надеюсь, ты это понимаешь.

Эрика грузно опустилась на стул. Вместе со страхом предстоящих осенью родов – а до тех пор Райнгард ни за что не вернется – ей придется носить в сердце еще и тревогу о своем где-то путешествующем муже. Она сочла его решение эгоистичным, но ничего не сказала. Что она могла возразить против возложенной Богом миссии?

– Береги себя, – пробормотала Эрика, и горячие слезы побежали по ее щекам.

Райнгард уже направил свои мысли на ближайшее будущее.

– Меня не будет всего несколько месяцев, ну, может быть, чуть дольше… А когда я вернусь, ты снова будешь здоровой и крепкой, и, если на то будет воля Божья, наш ребенок родится сильным и здоровым, чтобы в будущем сопровождать меня. Может быть, я даже найду какое-нибудь прекрасное место, где мы смогли бы работать вместе.

Когда шестого июня лодка с Райнгардом и еще двумя братьями из общины покинула Парамарибо, Эрика стояла на берегу и махала им рукой на прощание. В сердце у нее была странная пустота.

Юлия была очень расстроена. В первые недели пребывания в Суринаме она уже нанесла визиты всем соседям, чтобы познакомиться с ними поближе. Карл всюду брал ее с собой, совершая многочасовые плавания на лодке вверх и вниз по реке, несмотря на сезон дождей, который между тем уже начался, несмотря на жару, москитов и затяжной дождь, которые делали пребывание в лодке не очень приятным.

Уже само понятие «соседи» было явным преувеличением. Кроме плантации Марвийков, до которой можно было добраться за час, ни одна из плантаций не находилась ближе, чем за несколько часов плавания, а это не то расстояние, которое можно преодолеть, чтобы заглянуть к кому-нибудь на чашечку кофе. Карл, казалось, играл вновь обретенную роль мужа и демонстрировал соседям Юлию, словно новую куклу. Он всегда требовал, чтобы она была хорошо одета и мило, по-дружески входила в доверие к соседям.

– Надень что-нибудь нарядное, сделай красивую прическу…

Каждый раз, слыша это, Юлия кипела от злости. Даже понятие «познакомиться» было неточным. Под бдительным взором Карла Юлия не решалась высказывать свое мнение. Она послушно повторяла то, что приказывал говорить ей муж.

К тому же Карл, окрыленный этими поездками, начал по ночам чаще заглядывать к жене. Юлия возненавидела эти визиты. Карл вызывал у нее отвращение, когда в пьяном виде взбирался на нее. Она лежала тихо и абсолютно неподвижно, надеясь, что так он скорее оставит ее в покое.

Однако визиты к соседям имели и положительные стороны: Юлия могла оставлять плантацию и встречаться с другими людьми. Дома она иногда чувствовала себя предметом меблировки – там на нее не обращали внимания ни Карл, ни Мартина, не говоря уже о Питере. Однако, как только поступало приглашение на ужин, Карл снова вспоминал о своей молодой красивой жене, такой образованной и вежливой.

Юлия уже поняла, что визиты к соседям помогали ее мужу приобретать хорошие куски земли. Экономическое положение плантаций почти везде было напряженным, золотые времена для колоний закончились. Многие колонисты сдались либо вынуждены были вести жестокую борьбу за сохранение своих владений. Для многих соседей визит Карла Леевкена и его молодой красивой жены был очень своевременным. Как бы мимоходом подписывались договора, и за самое короткое время площадь плантации Розенбург удвоилась. Юлия спрашивала себя, не злоупотребляет ли муж ее обаянием, не является ли она для него и в данном случае средством для достижения какой-то цели. Если бы Карл хотел купить землю, он мог бы просто сделать соответствующее предложение… Однако Юлия вскоре поняла, что в колониях было не принято говорить с соседями о собственном капитале и о своих владениях. Здесь любой из уважаемых владельцев плантаций или управляющих скорее откусил бы себе язык, чем сказал: «Мои дела плохи, я вынужден продать землю». Таким образом, общество ело и вело беседы, и пока дамы с важным и гордым видом водили Юлию по саду, мужчины продавали Карлу участки своей земли, которые якобы «были невыгодно расположены» и которые «можно было бы с удовольствием уступить соседу». Разумеется, совершенно бескорыстно. Ведь у всех дела шли хорошо!