Мари-Бернадетт Дюпюи - Возлюбленная кюре

– Нужно сообщить этому Эрнесту, что мать больна, – сказал Данкур.

– Уверена, отец Ролан сделает все, что необходимо, – резко ответила молодая женщина, чувствуя себя под проницательным взглядом учителя весьма неуютно.

Любовник не преминул сообщить, что Анни рассказала о своих подозрениях насчет хозяина и докторской жены школьному учителю, признанному вольнодумцу и атеисту.

– Я ничем не могу помочь несчастной, – заключил мсье Данкур, приподнимая шляпу в знак прощания. – До свидания, дорогая мадам де Салиньяк. Предоставляю вас заботам супруга!

С искренним облегчением Матильда бросилась в объятия мужа. Колен обнял ее и поцеловал в лоб. Приятно было чувствовать, как нежно и доверчиво она к нему прижимается.

– Я так замерзла! – пожаловалась Матильда. – Я бы осталась у постели бедняжки Анни, но я слишком впечатлительная и не вынесу этого…

– Беги скорее домой, дорогая! – шепнул доктор ей на ушко. – Я отдам кюре опийную настойку и сразу вернусь. Больше я ничем не смогу ей помочь. Да ты вся дрожишь! Дома сядь поближе к камину и попроси у Сюзанны грелку. И зачем ты вообще пришла? Ты не привыкла смотреть на умирающих… А я думаю, что ей осталось недолго.

– Хорошо, я ухожу, – прошептала Матильда голоском маленькой девочки, ищущей защиты. – Скажи, Колен, ты уверен, что это не холера?

– Нет, это не холера, не бойся. Я тоже так подумал, но это единичный случай во всей округе, и симптомы другие.

Ближе к ночи состояние Анни ухудшилось. Она сходила под себя, даже не заметив этого, так ей было плохо. Опийная настойка утихомирила боль, но ее действия хватило лишь на час.

– Пить! Я хочу пить! – бормотала несчастная, едва шевеля распухшим языком и не открывая глаз.

Шарваз раз за разом давал ей воды, но она тут же выходила с рвотой. Он сидел возле постели – бессердечный зритель, рассматривающий происходящее со всех точек зрения, словно диковинку на ярмарке. Время от времени, когда Анни испускала хриплый стон или начинала кашлять, он вскакивал на ноги и стряхивал с себя усталость, как охранник, которого поставили стеречь преступницу, а он вдруг задремал.

К полуночи кюре начал терять терпение. Нужно было решать, что делать дальше. Лечь спать и оставить Анни одну или же просидеть с ней до рассвета, как бы тяжело это ни казалось? «Как долго все длится! Анни противится смерти изо всех сил, – подумал он. – Но теперь бояться нечего. Она бредит… Теперь она уже никому ничего о нас не расскажет!»

Жалость к бедной Анни не шевельнулась в его сердце ни разу. А ведь он мог бы, глядя на жертву, хотя бы подумать, что наказал ее слишком жестоко за то, что она обнаружила, а потом позволила себе осуждать внебрачную связь между ним и женой доктора. Очень скоро многие испытают священный ужас при мысли об этом человеке, который облачился в одеяние священника, служил мессу и призывал прихожан быть милосердными к ближнему, между тем как сам равнодушно и спокойно дожидался, пока отлетит душа, чью связь с телом он и оборвал. Так же, как и немногим дано будет понять, что он мог спокойно смотреть, как в страшных муках сползает в могилу несчастная женщина.

Никто и никогда не узнает, что он чувствовал и о чем думал у постели Анни Менье. Что, если им руководили только равнодушие и инстинкт самосохранения?

На следующее утро Анни все еще боролась со смертью, ни на мгновение не выходя из состояния мучительной летаргии. Достаточно было посмотреть, как она морщится, как скрипит зубами, чтобы прийти к этому неутешительному заключению. Но более страшное впечатление производили ее хрипы и вид истерзанного недугом тела.

Каждый, кто ее видел, уходил с мыслью, что конец уже скоро. Ризничий приблизился к кровати и тут же убежал, пытаясь скрыть слезы. Бедняга Алсид испытывал к Анни искреннюю симпатию.

– Господи, вот горе-то какое! Какое горе! – бормотал он, направляясь в церковь и даже не замечая, что на паперти его поджидают Туанетта и Сюзанна.

– Ваша правда, мсье Ренар, – сказала служанка де Салиньяков. – Я тоже заходила в пресбитерий, думала поболтать с больной, да только она уже ни с кем не разговаривает. Только бредит…

– Странно… Кюре рассказывал мне утром, что предложил Анни исповедаться, а она ответила: «Оставьте меня в покое!» – с удивлением отозвалась Туанетта.

– Действительно странно! – заметила Сюзанна. – Разве не правильнее было бы облегчить душу перед встречей с Создателем?

Ризничий кивнул и направился к группе местных старушек, собравшихся возле источника. Они засыпали его вопросами, охая и качая головками в белых парадных чепцах.

Колен де Салиньяк зашел к священнику ближе к полудню и очень удивился, что Анни еще жива.

– У этой женщины железное здоровье, – сказал он Шарвазу. – Тучность помогает ей бороться с болезнью, а я-то думал, что в этом основная проблема. Но увы, несчастная уже не с нами… Вы, отец Ролан, наверное, знаете, что сильная боль омрачает сознание больного, отдаляет от всего, что привязывало его к жизни. Умирающий – беззащитное существо, которому хочется остаться среди живых, но сил на это уже не хватает.

– Я понимаю, конечно, – серьезно отвечал кюре. – Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что Анни в краткие моменты просветления отказалась от последнего причастия.

– А вы уверены, что она была в сознании? Ничто не мешает вам ее причастить!

И доктор стремительно вышел из комнаты, не забыв захватить свой чемоданчик. Он спешил домой, к жене и сыну. Матильда встретила его в вестибюле. На ней было коричневое бархатное платье с высоким воротником, волосы она собрала в узел на затылке.

– Колен, мы тебя заждались! Жером все время спрашивает, где папа. Он так рад, что наконец встал с постели. И обед готов. У нас сегодня жареные куропатки и фаршированная капуста.

– Мои любимые блюда! Ты меня балуешь, женушка, – проговорил он, понизив голос. – Но у меня нет аппетита. Больше всего мне хотелось поскорее увидеть тебя, взять на колени сына. Вид умирающего отбивает мне аппетит даже после пятнадцати лет медицинской практики.

– Вид умирающего? – повторила Матильда шепотом, чтобы Жером, игравший в столовой, ее не услышал. – Анни еще жива?

– Она жива. Ее организм на удивление долго сопротивляется смерти, – сказал доктор.

Новость ошарашила молодую женщину. Она представила себе бесконечную муку, испытываемую Анни. И почти пожалела своего любовника. «Сюзанна говорит, что он не отходит от постели… Почему этот кошмар длится так долго?»

Пока муж снимал плащ и ласковым голосом подзывал сына, она бегом направилась в кухню. Увидев ее, служанка вздрогнула.

– Мадам, я сейчас начну накрывать на стол! Простите, что задержалась, но вся деревня только и говорит, что об Анни!