Джорджетт Хейер - Роковой поцелуй

Он еще услышал, как словно издалека до него донесся голос Уорта:

– Мне очень жаль, Перегрин, но другого выхода не было. Вам нечего бояться.

Юноша попытался заговорить, однако не смог; он почувствовал, как его подхватывают на руки, и увидел над собой лицо Уорта, после чего провалился в беспамятство.

Граф, уложив Перегрина на кушетку, стоявшую у стены, ослабил узел его шейного платка. С минуту он стоял и, нахмурившись, глядел на своего подопечного, сжимая пальцами безвольное запястье и не сводя глаз с лица Перегрина. Затем отошел к тому месту, где на ковре валялся пустой бокал, поднял его, поставил на стол и вышел из комнаты, заперев за собой дверь.

В прихожей никого не было. Граф вышел через заднюю дверь на железные ступеньки и спустился во двор. Здесь его лукавой улыбкой встретил грум. Граф, оглядев того с головы до пят, осведомился:

– Итак, Генри?

– Шапли еще не вернулся оттуда, куда вы его отправили, хозяин, а еще, как вы помните, помощника грума вы отпустили на целый день.

– Я не забыл об этом. Вы сделали то, о чем я вас просил?

– Разумеется, сделал все, что вы мне приказывали! – обиженно ответил Генри. – В точности, как всегда! Уж я-то знал, что он не станет отказываться распить со мной бутылочку. «Это кровь Христова», сказал я ему, но богом клянусь, хозяин, он не заметил бы разницы, если бы там была конская моча! Он опрокинул стакан себе в глотку, причмокнул губами, и будь я проклят, если в следующую минуту он не свалился мне прямо под ноги и не захрапел! В жизни не видывал ничего подобного!

– Чем скорее вы забудете о том, что видели, тем лучше, – заметил граф. – Где Хинксон?

– А, этот! – Генри презрительно фыркнул и ткнул большим пальцем себе за спину. – Запрягает лошадей, потому что больше ни на что не годен, да и то проделывает это абы как, ежели хотите знать мнение.

– Не завидуйте, Генри. Вы справились со своей работой очень хорошо, но вы не можете сделать все, – ответил граф и зашагал к конюшне. В эту минуту Хинксон вывел оттуда двух лошадей Перегрина. – Запрягайте этих лошадок, Нед. Неприятности?

– Никаких, милорд, во всяком случае, у меня – то есть, пока нет. Но Тайлер уже начал что-то подозревать на мой счет. Я притворился, будто пьян в стельку, и он решил, что я так и останусь лежать под столом. Однако мне не по себе, милорд; вот истинный крест, не по себе. Средь бела дня – и такое!

– Ну, что я вам говорил, хозяин? – презрительно спросил Генри. – И это слова боксера-профессионала! Лучше бы вы доверили все дело мне. А то слабак от страха уже трясется как осиновый лист. Если вы не будете осторожны, он сейчас примется отпаивать Джема Тайлера с ложечки.

Хинксон в бешенстве обернулся к нему, но грум моментально выпалил:

– Только попробуй меня ударить, и тогда увидишь, что сделает с тобой хозяин! – На неказистой физиономии Хинксона расплылась понимающая улыбка, он метнул извиняющийся взгляд на графа и принялся впрягать лошадей в тильбюри. Генри опытным взглядом окинул затянутую им подпругу, а потом с большим интересом стал наблюдать, как его хозяин и Хинксон укладывают в тильбюри недвижимое тело Джема Тайлера и накрывают его сверху попоной.

Хинксон, подобрав вожжи, угрюмо пообещал:

– Я не подведу вас, милорд.

– Еще бы! Иначе не видать тебе как своих ушей таких денег, которых тебе никогда не платили даже на ринге! И больше никогда не заплатят! – мстительно встрял Генри.

– Когда все утрясется, – заявил Хинксон, устраиваясь поудобнее на облучке и обращаясь к груму, – я вернусь сюда и сверну твою цыплячью шейку, приятель! – С этими словами он, щелкнув вожжами, выехал со двора в переулок.

Граф проводил его взглядом, после чего обернулся к своему груму.

– Вы ведь знаете меня, Генри, не так ли? Если сболтнете хоть одно слово обо всем этом, то я сам сверну вам шею, причем задолго до того, как это успеет сделать Хинксон. А теперь проваливайте с глаз моих!

– Вам я сопротивляться не стану, хозяин, в отличие от того ходячего куска свиного сала! – невозмутимо отозвался Генри.

Часом позже в библиотеку неслышно вошел капитан Одли и тихонько притворил за собой дверь. Граф что-то писал, сидя за своим столом, но при виде брата поднял голову и улыбнулся. Капитан же встревоженным взглядом окинул неподвижное тело Перегрина:

– Джулиан, ты уверен…

– Полностью.

Капитан Одли, подойдя к кушетке, склонился над ней.

– Стыд и позор, – пробормотал он и выпрямился. – Как ты поступил с грумом?

– Грума, – сообщил ему Уорт, запечатывая письмо своей личной печатью, – отвезли в одно неприметное местечко близ Лэнсинга и подняли на борт крайне подозрительного судна, направляющегося в Вест-Индию. Впрочем, маловероятно, что он туда попадет.

– Клянусь богом, Уорт, ты не можешь так поступить!

– Уже поступил – или точнее, Хинксон сделал это вместо меня, – невозмутимо отозвался граф.

– Но риск, Джулиан! А что, если Хинксон предаст тебя?

– Не предаст.

– Ты сошел с ума! – энергично заявил капитан Одли. – И что же может ему помешать?

– Должно быть, ты думаешь, я не разбираюсь в людях, – заметил граф.

Капитан снова взглянул на Перегрина.

– Я думаю, ты – хладнокровный дьявол, – сказал он.

– Очень может быть, – согласился Уорт. – Тем не менее мне жаль мальчишку. Но он сам назначил дату своей свадьбы, и это было равносильно смертному приговору. Его следовало убрать с дороги, и я действительно думаю, что выбрал для этого самый безболезненный способ.

– Да, я все понимаю, как и то, что это нужно было сделать, но… словом, мне это не нравится, Джулиан, и все тут! Как я смогу смотреть в глаза Джудит Тавернер, имея подобное на совести…

– Ты можешь утешаться осознанием того, что все это лежит не на твоей совести, а на моей, – перебил его граф.

– Сегодня вечером она идет в павильон, – невпопад сообщил брату капитан Одли.

– Да, и я тоже, – ответил граф. – А ты пойдешь или будешь сидеть здесь и оплакивать состояние Перегрина?

– О, да помолчи, ради бога, Джулиан! Полагаю, я должен идти, но признаюсь тебе откровенно: еще немного, и я почувствую себя почти убийцей!

– В таком случае, советую тебе заказать обед, – сказал граф. – Хорошенько подкрепившись, ты почувствуешь себя лучше.

– Как ты намерен вынести его из дома? – полюбопытствовал капитан, вновь бросив взгляд на кушетку.

– Очень просто. Эванс войдет через черный ход, и я передам ему парнишку. А он сделает все остальное.

– Что ж, от всего сердца надеюсь, что у него все получится! – пылко вскричал капитан Одли.

Однако планы графа были исполнены безукоризненно. В одиннадцать часов в переулок, никем не замеченный, въехал простой и неприметный экипаж, из которого вышли двое крепких мужчин и скрылись во дворе, пройдя через незапертые ворота. Над конюшней все было тихо, и двое незнакомцев беззвучно поднялись по железным ступеням к задней двери. Ее открыл для них сам граф, к тому времени уже сменивший суконный сюртук и светло-желтые панталоны на бриджи до колен и атласную жилетку. Он молча кивнул в сторону библиотеки. Еще через пять минут неподвижное тело Перегрина, завернутое в накидку из грубой шерстяной ткани, погрузили в карету, а граф вернулся в дом и запер за собой дверь. Здесь он тщательно осмотрел узел своего шейного платка в зеркале, висевшем в прихожей, взял шляпу и перчатки, вышел из дому и зашагал по Стейну в направлении Павильона.