Хорхе Молист - Хранитель секретов Борджиа

Жоан всегда интуитивно чувствовал эту темную сторону личности своего друга, скрывавшуюся за улыбчивостью и открытым характером, хотя даже представить себе не мог, что Микель Корелья способен дойти до такой крайности. Жоан отказывался верить.

– Люди много о чем говорят, но без всякого на то основания.

– Но в этом случае они правы, Жоан, поверьте мне, – настаивал Никколо. – Люди боятся дона Микелетто. Рим дрожит при одном только упоминании его имени. Не ждите, что он поможет вам в деле с герцогом Гандийским. Более того, если он решит, что вы представляете опасность для Хуана или других членов семьи Борджиа, то покончит с вами, не раздумывая ни секунды. Прошу вас, следите за своими речами.

– Но что же мне делать, если герцог снова вернется сюда за Анной? – воскликнул Жоан в отчаянии.

– Ведите себя дипломатично. Если вы прибегнете к силе, с вами покончат. С вами, с вашим домом и вашей семьей.

Жоан задумался. Он отдавал себе отчет, насколько бывает вспыльчивым, и осознавал, что, в отличие от Никколо, дипломатичность никогда не была его сильной стороной. Однако флорентиец был прав: если он вздумает противостоять с оружием хоругвеносцу Ватикана, то в любом случае проиграет, независимо от исхода схватки. Оба – и Анна, и Никколо – совпадали в своем мнении. И были правы. Ему не оставалось ничего другого, как верить опыту своей супруги. Но сможет ли она остановить герцога Гандийского лишь одними правильно подобранными словами?

– И что, по твоему мнению, произойдет в скором времени, Никколо? – спросил Жоан.

– Он вернется за ней, – не раздумывая ни секунды, ответил тот. – И вы должны будете сдержаться.

Жоан с неудовольствием вгляделся в тонкие черты лица Никколо, его живые узкие глаза. Обуреваемый гневом, он крепко сжал челюсти, ожидая, что губы флорентийца сложатся в одну из его циничных улыбок. Но этого не произошло.

В ту ночь Жоан записал в своем дневнике: «Насилие – не выход из положения. Сколько же надо будет терпеть? Смогу ли я это выдержать?»

Слишком частые визиты Хуана Борджиа в лавку омрачали счастливую до этого жизнь семейства Серра. Когда в лавке было много народа, герцог вел себя надменно с мужчинами и заигрывал с дамами, хотя и сдерживался, особенно в присутствии Санчи, своей любовницы. Жоан старался его избегать, а папский сын нарочно не обращал на него внимания и вел себя так, как будто именно он был хозяином дома. Но когда клиентов почти не было, его поведение менялось к худшему, и Жоан избегал его, уходя в мастерскую. Если он задерживался в зале, Анна сама предлагала ему уйти. Она знала, что любая искорка могла превратиться в пожар, последствия которого были бы непоправимыми.

Несмотря на свое умение обращаться с людьми, в такие моменты Анна чувствовала себя мучительно. Она старалась сдерживать герцога тактично и с изяществом, не раздражая его, но он переходил все границы, и женщина вынуждена была его останавливать. Она сама себя упрекала в излишней улыбчивости в ответ на любезности герцога, когда он начал регулярно приходить в лавку. К тому же Анна понимала, что в происходящем отчасти была и ее вина, и боялась, что ее муж, догадывающийся о том, насколько далеко заходит молодой человек в своих дерзких притязаниях, однажды не сдержится и убьет или ранит герцога. Это привело бы к гибели семьи.

– По моему мнению, слишком уж вы недоступны, синьора, – говорил ей на ушко герцог, расточая любезности. – Любая другая давно бы уже осчастливила меня, а я ее.

– Я не только недоступна, синьор, – отвечала она строго. – Я просто не желаю даже разговаривать на эту тему. Не тратьте зря время и найдите другую женщину. С ней вы с легкостью удовлетворите ваши желания.

Но отпор, казалось, еще больше распалял папского хоругвеносца.

– Вы играете со мной, синьора, – говорил молодой человек, не переставая поражать Анну своим невероятным тщеславием. – Хотя вы и сами прекрасно знаете, что будете моей.

– Мне делают честь ваше внимание и добрые слова, господин герцог. Но меня коробят ваши притязания, и мне неприятно, что вы надеетесь когда-нибудь добиться чего-либо от меня. Вам ведь известно, что я мать и замужняя женщина.

– Замужем за этим типом? Вы достойны попробовать нечто лучшее.

– Я не хочу ничего пробовать, синьор. Я люблю своего мужа, и мне противна даже сама мысль о том, чтобы иметь любовника.

Несмотря на то что Анна была уверена в себе и в том, что сможет управиться с этим субъектом, эти сцены чрезвычайно досаждали ей. Испытывая невероятное напряжение, она понимала, что время от времени должна выдавливать из себя улыбку, чтобы смягчить свои слова, и под конец чувствовала себя выжатой как лимон. Хуже всего было то, что она не могла поделиться с мужем своими мучениями и тоской и, более того, должна была притворяться и не говорить ему всей правды. Когда Жоан задавал ей вопросы, она отвечала, что герцог вел себя достаточно прилично, и старалась максимально сгладить происходившее.

Она решила не спускаться в лавку по утрам в отсутствие мужа, но когда герцог впервые не застал Анну внизу, то стал требовать ее присутствия громкими возгласами. Никколо вынужден был пойти за ней, потому что Борджиа грозился сделать это сам. Анна быстро спустилась. Она ни в коем случае не могла допустить, чтобы этот тип оказался в ее доме. При таком его поведении она даже не осмеливалась притвориться больной; этот тип был способен преследовать ее даже в ее собственной спальне.

Для Жоана Анна была абсолютно всем, и ему всегда ее не хватало. Находиться с ней рядом, говорить с ней, целовать, любить ее – все это было для него величайшим наслаждением. Однако он все больше ощущал ту невидимую грань, которая стала разделять их. Анна заставляла себя улыбаться, когда говорила, что все идет хорошо, что все под контролем, но он чувствовал ее напряженность, некую скованность. Он задавал вопросы, зная, что не должен был этого делать, а она еще шире раскрывала глаза, помогая себе словами и жестами, дабы уверить его в том, что не было правдой, и Жоан это прекрасно понимал. Тогда он согласно кивал жене и заключал ее в объятия. Она вздыхала, и Жоан ощущал, как постепенно спадала ее напряженность, Анна расслаблялась и прижималась к нему всем телом.

Жоан внимательно следил за жестами своей супруги, не верил ее словам и чувствовал, что все идет не так. Он не знал, чем помочь ей, и проклинал свое бессилие. Позже, ночью, он слышал, как она ворочается с боку на бок, не в состоянии заснуть. И когда ей удавалось забыться, она иногда громко говорила во сне – ей тоже снились кошмары.

«Что я могу сделать? – писал вконец отчаявшийся Жоан в своем дневнике. – Как я могу помочь тебе, любовь моя?»