Хорхе Молист - Хранитель секретов Борджиа

– Мы не сможем этого сделать, – сказала она, дрожа всем телом. – Никогда не сможем.

– Но почему?

– Потому что у меня задержка, уже давно, – сказала она и разрыдалась. – Я беременна.

Жоан в ужасе посмотрел на жену, понимая, что это означало. Любой из этих двух проходимцев-насильников мог быть отцом! Но, собрав волю в кулак, он постарался сохранить спокойствие и после паузы ровным голосом произнес:

– Это будет мой ребенок, так же как вы являетесь моей женой. – Лицо Жоана казалось бесстрастным, но за этой маской скрывалось безмерное отчаяние.

– Нет, он никогда им не будет, даже если этот ребенок и в самом деле ваш. Это будет человек, заклейменный позором… Человек, чье рождение всегда будет вызывать кривотолки…

– Он будет моим, потому что вы – моя жена, Анна. Потому что мы любим друг друга и потому что они овладели вами всего лишь раз с ненавистью и насильно, а моей вы становились множество раз в большой любви. Это будет мой ребенок, Анна. Он будет моим.

Жоан протянул ей руки, чтобы она спряталась в его объятиях, но Анна не пошевелилась. Он подошел к ней, чтобы обнять.

– Оставьте меня, – оттолкнула его Анна, заливаясь слезами. – Я нечистая.

Она бросилась на постель лицом вниз и снова зарыдала. Жоан, не зная, как поступить, погрузился в молчание; его взгляд бесцельно блуждал по полутемной комнате. Он в ужасе осознал страшную вещь: его супруга, возможно, будет считать себя оскверненной всю оставшуюся жизнь.

Анна лежала в том же положении на кровати долгое время после ухода Жоана. Она оттолкнула его, отвергла его прикосновения, его ласку. Даже он не мог смягчить ее боль, она хотела остаться одна. Смерть Хуана Борджиа была слабым утешением. Это чудовищное насилие могло породить только монстра. И она чувствовала, что семя одного из этих ублюдков проросло внутри нее. Оно росло в ней, в самом сокровенном месте ее тела. Хуан Борджиа был мертв, но память о нем и последствия ее позора оставались живы. Как же она хотела дать жизнь ребенку Жоана! Не только из любви, которую она к нему питала, но и потому, что хотела отблагодарить его за нежность, которую он испытывал к Рамону, сыну ее первого мужа. А что она даст ему взамен? Сомнения, постоянное воспоминание об одном из самых ужасных моментов их жизни. И даже если родившийся из ее чрева ребенок и в самом деле будет от Жоана, он все равно всю жизнь будет жить с этим пятном и не освободится от него никогда.

Жоан вместе с Никколо прибыл в церковь Санта Мария дель Пополо, чтобы сохранить внешние приличия, отдав долг памяти тому, чье тело было выставлено там. На пурпурно-желтых мундирах ватиканских гвардейцев выделялись траурные повязки, а свет факелов, которые они держали, сливался со светом от множества свечей, горевших в храме. Тишина нарушалась лишь шарканьем ног людей, проходивших рядом с гробом, и приглушенными голосами гвардейцев, направлявших эти одетые в траурные одежды то́лпы. Папа удалился в свои покои; скорбную церемонию возглавляли Цезарь в своих кардинальских одеждах и Джоффре Борджиа. Рядом с ними находились их двоюродный брат кардинал Хуан Борджиа Ланцоль и прочие родственники. На почетном месте расположился дон Микелетто; он стоял очень прямо, одетый, как и все, в черное и с оружием на поясе. Его взгляд встретился со взглядом Жоана, но валенсиец лишь едва качнул головой в знак приветствия.

Дойдя до гроба, в котором лежало тело, Жоан остановился, не обращая внимания на то, что из‑за этого замедлилось движение всей очереди, выражавшей соболезнования и преклонявшей колена перед телом. Он лишь перекрестился, прося у Господа прощения за свои деяния. Хотя, глядя на это лицо с аккуратной бородкой – одновременно прекрасное и волчье, – он подумал об Анне, и ненависть снова заполнила его сердце. Вполне возможно, что то, что сейчас жило и развивалось в чреве его супруги, было семенем этого урода. То, что заставит ее чувствовать себя оскверненной всю жизнь. Этот подонок разрушил нечто прекрасное!.. Жоан почувствовал такую ярость, что заскрипел зубами, и одновременно такую дикую боль, что глаза его увлажнились. Жоан сжал рукоятку кинжала, который висел у него на поясе и которым он умертвил герцога, и в нем вдруг проснулось непреодолимое желание повторять это снова и снова. Он ни на минуту не раскаивался. Смерть не была достаточной расплатой за то, что этот субъект сделал с их жизнью и жизнью многих других людей.

– Пойдемте, – услышал он голос Никколо, пытавшегося увлечь его за собой. – Мы мешаем.

В толпе тихо переговаривались и толкались, но Жоан не сдвинулся с места, расставив ноги и вперив взгляд в покойного. Он хотел продлить свое мрачное наслаждение, насколько это было возможно. Когда давление толпы стало невыносимым, он снова бросил взгляд на Микеля Корелью. Тот тоже смотрел на него своими темными блестящими глазами; его лицо со сплющенным носом напоминало сейчас морду быка.

Тем же вечером герцог Гандийский был похоронен после того, как гроб с его телом и открытой верхней частью, благодаря чему можно было увидеть лицо покойного, был пронесен по улицам Рима в сопровождении пышной процессии, состоявшей из двухсот вооруженных людей с факелами, множества кардиналов и римской знати. На церемонии также присутствовали все иностранные послы во главе с испанцем Гарсиласо де ла Вега, поскольку это был не только папский сын, но и представитель испанской знати, женатый на двоюродной сестре короля Фернандо.

Папа не присутствовал на похоронах, но по тайному переходу спустился к крепости Сант-Анджело, откуда в одиночестве наблюдал за траурной процессией. На следующий день по Риму распространились слухи, что Папа, увидев бездыханное тело своего сына при свете факелов, издал душераздирающий крик и после этого несколько раз падал в обморок.

После всех этих событий каталонцы во главе с экстремадурцем Диего Гарсия де Паредесом и доном Микелетто, обнажив шпаги, ринулись на улицы Рима с целью отомстить. Тем временем семьи Орсини, Колонна и прочие, которые в прежние времена открыто проявляли свою враждебность к Папе Александру VI, укрепляли защиту своих замков, боясь нападения. Забаррикадировались в своих владениях кардиналы-заговорщики Сфорца и Делла Ровере и прочие прелаты, а также представители знати, которые боялись, что их заподозрят в том, что они желали герцогу смерти. Жертв не было только потому, что жители Рима покинули улицы и заперлись в своих домах, а также потому, что после ночи и целого дня криков и угроз усталые каталонцы позволили дону Микелетто убедить себя в том, что он будет продолжать расследование, пока не найдет виновных.

– Именно сейчас настал момент, когда каталонцы должны расправиться со своими злейшими врагами, – сказал Никколо Жоану. – Такими, как Сфорца и Делла Ровере, которые только и ждут удачного момента, чтобы покончить с Папой. Микелю Корелье достаточно лишь указать на них пальцем, и их дома будут атакованы и разграблены, а войска покончат с ними самими.