Хорхе Молист - Хранитель секретов Борджиа

– А что говорят в Риме? – спросил Жоан. – Кого подозревают?

– У самого Папы и Хуана Борджиа было множество врагов, как явных, так и скрытых, поэтому называют много имен в качестве возможных виновников. Одни говорят, что это месть Орсини, с которыми был подписан невыгодный мир и старейший член семьи которых умер в Кастель Нуово в Неаполе, где король держал его в заточении по приказу Александра VI. Другим верным кандидатом называют кардинала Асканио Сфорцу, племянник которого был объявлен импотентом с целью аннулировать брак с Лукрецией и секретаря которого задушил дон Микелетто. Также называют кардинала Делла Роверу, заклятого врага Папы, и даже семью Колонна, поскольку Фабрицио, капитан тяжелой кавалерии Хуана Борджиа, был объявлен предателем после поражения от Орсини. И естественно, целый легион опозоренных мужей, среди которых находится его собственный брат Джоффре.

Книжная лавка была закрыта как в день похорон, так и на следующий после них. Но вскоре после того, как солдатня покинула улицы, Жоан велел открыть ее. В лавку тут же повалили жадные до новостей клиенты, с жаром принявшиеся обсуждать события. Никколо всегда имел представление обо всем, а если новостей не было, то знал, где их раздобыть.

Жоан не мог не спросить у Микеля Корельи, как продвигается его расследование на улицах Рима, когда тот навестил его на третий день после похорон.

– Это хорошо, что нас боятся, – заявил он, и на его лице нарисовалась циничная улыбка. – Мы не смиримся с тем, чтобы убийство одного из наших осталось бы безнаказанным. Хотя покойный и был подлецом.

– Никколо говорит, что именно сейчас настал момент, когда вы можете избавиться от ваших злейших врагов.

– Нашему флорентийскому другу не откажешь в проницательности, – ответил валенсиец. – У меня тоже есть информаторы. В узком кругу, среди своих друзей, кардинал Делла Ровере продолжает называть Папу обрезанным подлецом за то, что тот является испанцем и защищает выкрестов и евреев, бежавших из Испании. Делла Ровере годами безуспешно плел интриги против Папы Александра VI, пытаясь добиться его низложения с помощью короля Франции. И что же? Наш Папа простил его, а сейчас, когда кардинал прислал ему прочувствованное письмо, боюсь, он снова поступит таким же образом. Делла Ровере – настоящая змея, он не упустит новой возможности укусить. Я бы убил его собственными руками. То же самое касается и кардинала Сфорцы: Александр VI простил и его. Цезарь Борджиа разделяет наше мнение, считая, что именно сейчас наступил благоприятный момент, чтобы разделаться с ними со всеми. Но Папа и слышать не хочет о мести; уже три дня он сидит взаперти в своих апартаментах, не хочет ни есть ни пить, проводит дни в рыданиях и молитвах, отказывается видеть кого бы то ни было и громко причитает. Его личные врачи говорят, что он так сильно любил своего сына, что почти тронулся умом.

«Помешательство» – именно это слово заставило Жоана вздрогнуть. Потому что, услышав его, он тут же подумал об Анне и ее состоянии. Известие о смерти Хуана Борджиа и его сообщника никоим образом не улучшило ее самочувствия, на что так надеялся Жоан, поскольку ее беременность, с каждым днем все более явная, давила на нее подобно каменной плите. Напрасно Жоан пытался убедить жену, что именно он, без малейшего сомнения, отец этого ребенка. Она даже не пыталась притворяться, что верит ему. Он прекрасно знал, какой упрямой может быть его супруга, и, несмотря на то что Жоан изо дня в день повторял ей одно и то же, надежды убедить ее в обратном у него не было. Анна занималась только маленьким Рамоном, совсем не спускалась вниз, почти не разговаривала с Марией и Эулалией и, хотя принимала и даже искала его ласки, отвергала любую попытку перейти к близости. Жоан думал, что книжная лавка, которую они с такой любовью выпестовали, без присутствия его супруги перестала быть тем дивным местом, о котором он так мечтал. Темная туча нависла над ними, и Жоан пытался забыть о душившей его домашний очаг печали, беседуя с разными людьми. Особенно со своим флорентийским другом.

– Папа ударился в мистику и говорит, что откажется от папского сана и всего преходящего, чтобы посвятить свои дни покаянию и исключительно вечным ценностям, – сообщил Никколо.

Жоан удивленно покачал головой, приняв к сведению эту новость, но воздержался от того, чтобы озвучить свои мысли. Он понимал Папу. Именно он, Жоан, был причиной скорби Папы, но та боль, от которой страдал он сам, была еще сильнее, к тому же виновником ее был как раз тот человек, по которому Папа так убивался.

– Папа поражает кардиналов речами, в которых объявляет себя недостойным и ничтожным. Он говорит, что вызывал возмущение своим поведением, и просит прощения у Бога и людей, – продолжал флорентиец. – Одновременно все главные подозреваемые изо всех сил стараются высказывать свои искренние соболезнования, находиться рядом, чтобы разделить его боль, и всячески демонстрируют свою непоколебимую верность.

Даже Савонарола прислал из Флоренции знаменательное письмо, в котором он, тем не менее, не удержался от того, чтобы указать Папе на его грехи, карой за которые явилась смерть его сына. И испанский посол солидарен с ним в этом мнении. Королева Изабелла Кастильская уже давно намекала семье Борджиа на недопустимость подобного поведения, а ее супруг король Фернандо был вне себя от союза, заключенного Папой с королем Франции.

– Никогда не мог даже подумать, что эта смерть вызовет столько политических разногласий, – пробормотал Жоан с удивлением.

– Похоже, Папа убежден в том, что Господь наказал его за грехи, – продолжал Никколо. – Он заявляет, что полностью пересмотрит свои представления о Церкви, вернется к истокам христианства и что с этого момента все священнослужители должны будут придерживаться строгих правил, жить в душевной чистоте и в бедности. Вы только представьте себе: сейчас в среде ватиканской курии царит паника и кардиналы, независимо от их приверженности к той или иной политической группировке, один за другим просят аудиенций, во время которых пытаются утешить Папу, и надеются на то, что разум вернется к нему.

– Если Александр VI посвятит себя лишь божественному и забудет о земном, дни его как Папы сочтены, – сказал Жоан озабоченно. – Недруги свергнут его с помощью оружия, или, что еще хуже, он станет марионеткой в их руках.

– Именно этого и боятся наши друзья каталонцы , – ответил Никколо с улыбкой. – Хотя я не думаю, что они позволят довести дело до такого конца. Их жизнь подвергается серьезной опасности. Если Папу низвергнут, к ним не будет жалости.

Жоану даже в голову не пришло рассказать своему другу об изнасиловании его супруги. Это было невыносимо тяжело и слишком унизительно, хотя, конечно, он догадывался, что проницательный флорентиец, который не упускал ни малейшей детали из того, что происходило вокруг него, все давно понял, сопоставив факты. Со своей стороны Никколо был очень тактичным человеком, и, хотя не говорил ни слова вслух, его взгляды и жесты свидетельствовали о подозрениях относительно того, что патрон имел какое-то отношение к смерти Хуана Борджиа. Это был их общий молчаливый секрет.