Чарльз Буковски - О любви

боже, любовь страннее числительных страннее
чем
трава в огне страннее мертвого тела ребенка
утонувшего в ванне, мы так мало
знаем, мы знаем так много, мы не знаем
достаточно.

в общем, галочки ставим – кишечником,
порой
половые, порой небесные, порой сволочные,
а то порой идем по музею поглядеть что
осталось от нас или от этого, прискорбный стриктурный
паралич остекленелого
мерзлого и стерильного дурдома такого фона
довольно чтоб захотелось вновь выйти на солнышко
и оглядеться, но в парке и на улицах
мертвяки все проходят как будто они уже
в музее. может любовь это секс. может любовь это миска
с кашей. может любовь это отключенное радио.

в общем, гулянка была.
неделю назад.

сегодня я поехал на бега с розами в глазах. доллары
в
кармане. заголовки в переулке. больше ста миль
поездом,
в одну сторону. возвращалась компашка пьянчуг, снова
без гроша, мечта
вновь не сбылась, тела вихляются; треплются в барном
вагоне а я тоже
там, пью, калякаю то что осталось от надежды в тусклом
свете, бармен
был негром а я белый. круто попал. нам
удалось. без гулянки.

богатые газеты всё болтают о «Негритянской
Революции»
и «Распаде Негритянской Семьи». поезд вкатился в город,
наконец-то,
и я избавился от 2 гомосексуалистов покупавших мне
выпить, а я
сходил поссать и позвонить а когда проходил
через
вход в мужской сральник там 2 негра
у киоска
чистильщика драили обувь белым и белые позволяли
им
это.

я дошел до мексиканского бара
и проглотил несколько виски а когда уходил
официантка дала мне
клочок бумажки с ее именем, адресом и номером
телефона на
нем, а когда я вышел наружу вышвырнул его в канаву
сел в машину и поехал в Западный Лос-Анджелес
и все там выглядело так же точно так же как обычно
и на перекрестке Альварадо и Закатного я сбросил
скорость до 40
углядел полицейского жирного на моцике
на вид проворного и гнусного
и мне стало противно от самого себя
и всех, от всей малости что любой из нас
совершил, любовь, любовь, любовь,
и башни покачивались как старые стриптизерши
заклинающие утраченное волшебство, а я ехал дальше
начищая ботинки всех негров и гринго
в Америке, включая
свои.

солнце солнце
это моя
малютка
солнце
на ковре —
солнце солнце
в дверь
шмыг
сорвать
цветок
ждет чтоб я
встал
и
поиграл.

старик
выбирается
из своего
кресла,
битый в боях,
а она смотрит
и видит
только
любовь, какой я
становлюсь
посредством ее
величества
и нескончаемым
волшебным
солнцем.

(мне сообщают что теперь я
ответственный гражданин, и сквозь солнце прилипшее к северным
окнам пыли
красные камелии это цветы что плачут пока
плачут младенцы.)

зачерпываю
ложкой: процеженный ужин из лапши с курицей
чернослив для малышей
фруктовый десерт для малышей

черпай ложкой и
Христа ради
не вини
дитя
не вини
гос-во.
не вини начальство
рабочих классов —

ешь ложкой
сквозь объятья эти и грудь
как шарахнутый током
воск

звонит друг:
«Чё ты ща буеш делать, Хэнк?»
«Ты о чем это к черту, что я буду
делать?»
«В смысле у тя ответственность, те надо вырастить
ребенка
правильно».

кормлю ее:
ешь с ложки
давай:
жилье в Беверли-Хиллз
и никакой надобности в компенсации по безработице
и никогда не продаваться тому
кто больше даст

нипочем не влюбляться в солдата или убийцу какого —
нибудь

ценить Бетховена и Рулетика Мортона [24] Фердинанд Джозеф Ламот (Jelly Roll Morton, 1890–1941) – американский рэгтаймовый и джазовый пианист и композитор, руководитель оркестра. – Примеч. перев. и
платья со скидкой

есть у нее
шанс:
некогда был
Теорикон а теперь у нас
Великое Общество [25] Теорикон – в древних Афинах государственный кредит, выделявшийся на устройство празднеств жертвоприношений и общественных развлечений. «Великое общество» – набор внутренних социальных программ, предлагавшихся или принятых в США в 1964–1965 гг. по инициативе президента Линдона Б. Джонсона для построения «Великого общества», в котором не будет бедности и расовой сегрегации. – Примеч. перев.

«А на лошадок ставить еще буеш? бухать буеш
еще? а еще буеш…»

«да».

телефон, качкий цветок на ветру да мертвые кости
моего сердца —
вот спит она красиво как
лодки на Ниле

может однажды
меня похоронит

это будет очень славно

если б не
ответственность.

«любовь словно колокольчик
скажите, вы
слыхали это у нее в голосе?»

любовь не колокольчик
это поэтично, все правда,
но я слыхал у нее в голосе такое
что в тошнине моих мук
что в мертвой голове сидящей в окне
скалящей битые желтые зубы
вознесло меня до настроенья какое я редко
знавал —
«на, цветочек. я принесла цветочек».
я слышу в голосе у нее такое
что никак не связано с потными коварными
и кровоточащими армиями
что не имеет ничего общего с фабричным начальством
со сломанными
глазами

я не придираюсь к вашим словам:
у вас колокольчик
а у меня вот это и может у вас такое тоже
есть:
«я принесла тапки. тапок. тапок. вот
тапок!»

это не просто узнать что такое тапок
не просто узнать что такое я или что такое
она
это еще кое-что
о чем возможно мы прожившие так долго почти
забыли