Элизабет Асеведо - Поэт Икс

Лето – затем, чтоб сидеть на ступеньках у двери.
В эту последнюю перед школой неделю ты видишь,
Как Гарлем открывается сентябрю.

Любуюсь районом, который всегда называла домом.

Смотрю на старых церковных кумушек,
Их шлепанцы по асфальту «шлеп-шлеп»,
А слова изо рта – как состав испанского поезда:
«Он сказал – сказала она» – и все.

Подглядываю: папотэ [1] Большой папочка (исп.). Здесь и далее – прим. пер. в самом конце квартала
Развлекает детишек –
Жмет на рычаг пожарного гидранта.

Клаксоны цыганских таксистов-мигрантов
Смешались с бачатой [2] Музыкальный стиль Доминиканской Республики. ,
И звонкой тирадой в Литтл-парке звучит баскетбол.

Смеюсь над вьехос [3] Стариками (исп.). ,
Но только не над отцом,
Как они поспешно,
Каждый круг завершая,
Что есть сил кричат: «Концевая! [4] Концевая костяшка – единственная костяшка домино, которую можно пристроить к любому концу цепи. Дубль концевой костяшкой не является. », –
И хлопают по столу
С самым серьезным на свете лицом.

Фыркаю, глядя на наркодилеров,
Даже они расцветают к лету;
Их угрюмые недобрые взгляды смягчаются,
И они в вожделении
Пялятся на девчонок в мини.

«Эй, Сиомара, тебе бы начать носить что-то такое!»
«Черт, да тебя захомутают еще до начала занятий».
«Знаем мы этих скромняшек».
Но я пропускаю мимо ушей насмешки,
Наслаждаюсь последними секундами свободы
И жду, пока длинные тени не скажут мне,
Что мама скоро вернется с работы.

Только тогда я встаю со ступенек.

Мне не спрятаться.

Я выше отца, и мами всегда говорила:
«Для столь юной леди многовато тела».
Грудь четвертого размера, необъятные бедра.
И те, кто звал меня китом в средней школе,
Теперь выпрашивают фотку в стрингах.

Другие девчонки думают, это тщеславие:
«Вот идет эта шлюха, вертит задницей».
Когда твое тело мощнее твоих возражений,
От слухов не спрятаться. Мне не спрятаться.
Вот поэтому сплетникам отвечаю не я, а мои кулаки.
А я лишь, всему вопреки,
Пожимаю плечами.

Мы делаем свою кожу такой же толстой, как мы сами.

Больше всего мами любит начинать разговоры
(И я заранее знаю, что неправа)
С фразы: «Смотри, девочка…»

На этот раз она начинает:
«Смотри, девочка, Марина через дорогу
Говорит, что ты опять болталась без дела
И болтала со всякими торгашами».

Как обычно, приходится прикусить язык,
Потому что не я – это они говорили со мной.
Но маме, конечно же, все равно.
Она хочет, чтобы я вообще не общалась с парнями,
И неважно, какой парень, не в этом дело.

Будто я висящая на веревке футболка,
Которая только и ждет, чтобы ее надели.

Или мами возьмет и схватит меня за шею.
«Ты слышала?»
Но уйдет, не дождавшись ответа.

Иногда мне хочется ей сказать,
Что меня одну, кажется, не слышат на этом свете.

У меня в семье у одной не библейское имя.
Черт, «Сиомара» – даже не доминиканское.

Я знаю, потому что погуглила.
Оно означает «та, что готова к войне».

И, надо сказать, это правда,
Я пришла в этот мир в стойке бойца.

Меня вырезали из мами сразу после рождения
Хавьера, моего близнеца.
Вот и мое имя стоном мучения вырывается у людей без конца,
Как и я вырывалась из чрева.

Медленно повторяю:
«Си-о-мА-ра».
Я научилась не беситься в разгаре
Первого учебного дня,

Пока учителя пытаются понять, как же это произнести.
Мами думала, что это было имя святой.
Сама так назвала свой корабль,
А теперь ругается, что он плывет над водой.

Мои родители, наверное, хотели девочку,
Которая бы сидела на скамейке,
Банты, улыбка, платье в клеточку.
Самый милый ребенок на свете.
А кого они получили?
Дочь в берцах, которой бы лучше помалкивать,
Потому что язык ее острее мачете.

«Pero, tú no eres fácil [6] А ты непростая (исп.). » –

Всю жизнь меня преследует эта фраза
Например, когда являюсь домой с красными,
Разбитыми в кровь костяшками пальцев.

Pero, tú no eres fácil.

Когда посуду мою недостаточно быстро
Или ванная после уборки недостаточно чистая:

Pero, tú no eres fácil.

А порой это комплимент
За хорошо сданный экзамен
Или в тот редкий момент,
Когда получаю награду.

Pero, tú no eres fácil.

Когда мама моя, беременная, страдала,
Потому что я повернулась не той стороной,
Все думали, я могу умереть,
Или хуже: убить мами.
За нее в церкви возносили молитвы,
И даже отец Шон заявился в больницу,
Чтобы держать ее за руку, вы это учтите,
Пока она рожала меня.

И папи нервничал, стоя за акушеркой,
Которой в жизни не было сложно ни с кем так, как с нами.
Но вместо смерти я взорвалась фейерверком:
Я плакала и махала крохотными кулаками.

И первое, что папи сказал своим басом,
Первое, что я услышала, будучи ребенком:

«Pero, tú no eres fácil».

Ты, конечно, непростая.

Она убирается в Куинсе в офисе,
Едет с зарей двумя поездами,
Чтобы быть там ровно в восемь.
Между этажами она драит пролеты,
Убирает мусор, неважно, просят ли,
И пытается быть невидимой при своем боссе.
Она сама говорит, ее руки не знают покоя,
А пальцы трут резину перчаток,
Совсем как Библию, что она вечно таскает с собой.

Ближе к вечеру – еще полтора часа,
Тоже на поезде, чтобы вернуться домой.
Она говорит, что читает псалмы,
Готовится к мессе,
Но я бы на ее месте прислонилась головой
К холодной стене вагона,
Прижала бы сумку покрепче
И глаза бы закрыла, чтобы не укачало,
Чтобы перед тяжелым вечером
Попытаться отдохнуть для начала.