Коллектив авторов - Вольные переводы

И все оставшиеся годы

Я ей поэзией служил.

Звучала музыка свирели

В еще несрезанных стеблях.

Мелодии в душе звенели

И продолжали жить в стихах.

И потому, когда, порою,

Мне к сердцу холод подступал,

В стихах я воевал с судьбою

И подвиг ратный воспевал.

И сила эта, в каждой строчке,

Любовью к Родине горит.

Не все кончается на точке,

Когда в душе стих говорит.

Когда снадобья не спасали,

Стих выручал меня не раз,

И пред воротами печали

Я смерти дал такой наказ:

Я объявляю благодарность

Тебе, о смерть, за жизнь мою.

В соседстве с ядом слаще сладость, –

За радость жизни тост я пью!

Коль так судьба распорядилась,

Что быть поэтом суждено,

То даже смерть остановилась,

Пред тем, что музой рождено.

Поэт в душе канатоходец,

Над бездной трос стальной висит.

В стихах же он первопроходец,

В бессмертье путь его лежит.

Так стала смерть стихотвореньем,

Такая выпала ей честь.

Из поколенья в поколенье

Передается эта весть.

Третий день, как дождь льет то и дело,

Третий день, у грусти я в плену.

Жаль, что все на свете надоело,

Боже мой, когда я все верну?

Нет! Не умрут писатели,

Пока живут читатели!

Пусть тело где-то под землей,

Зато душа горит звездой.

Сначала зажгут поминальные свечи,

Потом гроб с покойником взвалят на плечи,

Потом, может быть, скажут: “За упокой”

И все позабудут, вернувшись домой.

В крайнем доме улицы безвестной

Приютилась пара стариков.

В тишине обители их тесной

Ворковала пара голубков.

Превратились в облака их мысли,

И летят они во все края.

Книги, сны иль эпизоды жизни

Проплывают на закате дня.

За окном стоят шеренгой склянки,

Рядом спицы, теплые носки,

Воробьи слетаются на банки,

Поклевать снадобья от тоски.

Но порой воспоминаний дождик

Детским смехом оживится вновь,

Заиграет в брызгах старый зонтик

И напомнит первую любовь.

Нравится мне их финал чудесный,

Но пугает участь стариков,

В страшный день, для них небезызвестный,

Смолкнет вдруг один из голосов.

В крайнем доме улицы безвестной

Ворковала пара голубков.

Ное Чхиквадзе в Тбилиси не находится, он в деревне. Почта газеты «Современная мысль».

Мне кажется, что все меня давным-давно забыли,

Я вам не все еще сказал, а вы меня похоронили.

Мне кажется, что и стихов моих уж не читают,

Так дети стариков своих все реже навещают.

Кричу я хрипло в тишину, но ничего не слышу.

Как холодно! И ничего в кромешной тьме не вижу.

Кровоточащей раной ночь уносит мои силы,

Я стал пожухлою травой, которую скосили.

Так для кого же я пою – кругом стена глухая?..

Душа как будто бы в глуши – сама себе чужая.

Где утешение друзей в тяжелый час беды?

Я прошагал почти всю жизнь, но где мои следы?

Я улетел бы далеко, как птицы улетают,

Но разве есть на свете край, где люди не страдают?

Повсюду кровь, повсюду смерть, ни слова состраданья,

Так ухожу я в мир иной, увы, без покаянья.

Я жду тебя, мой тайный друг, услышь мои стенанья.

Ни радости нет, ни любви, – лишь разочарованья.

О том, как молодость прошла, как множились страданья.

На праздник жизни я пришел, а встретил поминанье.

Зачем судьба, таких как я, порою проклинает?

Лишь тот, кто сквозь огонь прошел, собрата понимает…

Я пел для тех, кто, как и я, жил в сумерках изгнанья,

Но лиру выронил из рук и предпочел молчанье.

Свести бы счеты мне с судьбой, но где она скитается?

Нет никого в сей час со мной! Никто не откликается.

Как холодно! В кромешной тьме я ничего не вижу,

Кричу я хрипло в тишину, но ничего не слышу.

Как поймать миг счастья,

Как его увековечить

И в доме поселить моем,

Чтоб век старели вместе.

Изумился Иона, увидев жену обнаженной,

И с тех пор распростился со всем навсегда!

Поэт с распутницей сидим в метро,

Но едем так, как будто незнакомы,

А между тем, росли в одном селе..

Все про меня известно смерти, –

В пути она сейчас,

Но не за мной спешит – за вами…

Тот, кто при виде беды впадает в панику и голову теряет,

Тому Господь не причинит особых бед…

Не забуду я-то место, где встретил тебя,

Как волк ту местность, где в него стреляли…

Мгновенно разошлась по свету весть о том, что живу я хорошо,

А между тем, я лишь на миг присел на камень,

Чтоб дух перевести…

Как мало нам того, чего на свете много,

Что нас переживет и в пепел превратит:

Рассвета, дня, ночей, любви, в стихах воспетой, –

Как мало нам того, чего на свете много…

Сегодня, в этот час, в сей миг, столь быстротечный,

На улице, в метро, в толкучке бесконечной,

Приметил я лицо и взгляд, небесно ясный,

Похожий на тебя и, как и ты, прекрасный.

Сегодня, в этот час, в сей миг, столь быстротечный,

На улице, в метро, в толкучке бесконечной,

Что мог увидеть я, здесь, где народ столичный,

Богатый и бедняк, к беде уже привычный.

Здесь, в Грузии, в сей миг, столь быстротечный,

На улице, в метро, в толкучке бесконечной,

Приметил я лицо и взгляд, небесно ясный,

Похожий на тебя и, как и ты, прекрасный.

Ужели ты, Иисус, среди нас, в сей час, ненастный?

Цветок – взлетающая бабочка, Бабочка – порхающий цветок.

Плюс – перечеркнутый минус.

Не дал мне Бог умения стареть,

Остался я седеющим мальчишкой!

Словно мать, потерявшая сына,

Я брожу по Тбилиси порой.

Объясните мне, в чем же причина?

Стал тбилисец в Тбилиси чужой!

По проселочной дороге шли крестьяночки домой.

Тополя им в такт качались, словно потеряв покой.

Или, может, это ветер с тополями так играл,

Что как, будто всех девчонок, он на танец приглашал.

По проселочной дороге

Шли крестьяночки домой.

Взгляд манили силуэты

Тополиной красотой.

И с тех пор, когда я вижу

В ветре танец тополей,

Я с улыбкой вспоминаю,

Тех крестьяночек с полей.

Какая прелесть: по дороге

Девчата с песнею идут.

Под ветром, в танце изгибаясь,