Коллектив авторов - Ночной дождь

Средь веселья рыдала гитара,
И хмелела от выпивших пар,
И тогда я просил кочегара,
Чтобы в топке поддерживал пар.

Он исправно топил, чтобы в зале,
Разогретые крепко спиртным,
Словно бабочки, вальс танцевали
Незамужние женщины с ним.

А я пел о любви на потребу,
Над собою смеялся до слёз,
И молился далёкому небу,
И прощенье просил у берёз.

Вот тут-то вино и запело!
Хрипело, глотало слезу.
Красивое женское тело
Метало не искры, грозу.

Куда-то оно уводило —
На запад, а после на юг,
Дороги, мосты наводило,
Холмы обходило вокруг.

Река в меня бурно входила,
И ноги как рыбы, в песок.
Вода же круги разводила,
Делила и луг, и лесок.

И радуга в небе стояла,
Спустившись до самой травы.
И так она людям сияла
И с речкой общалась на вы!

А речка опять убегала
От этой земной кутерьмы,
На взгорье себя сберегала,
И там умывала холмы.

А листья, что с грабов опали,
Вздымали свои плавники,
Мосты разводные вставали
На бурном теченье реки…

Но вот за кормой свои крылья
Развесил полуночный мрак.
Вино остывает, бессилье
Уйти не желает никак.

В стаканах вино умолкает,
И песни уже не слышны.
Последняя капля стекает,
Сверкая осколком луны.

Приходит, как божий посланник,
Исчезнувший официант:
– Ах вы, очарованный странник,
На сон у вас мощный талант!

Плачу ей за шутку по счёту
И тычусь, как мальчик, в плечо!
И в губы целую кого-то,
И что-то шепчу горячо.

Август. Полдень. Болгария.
Розы так и кипят.
Раны рваные старые
Разболелись опять.

Что-то холодно-голодно
И ни капли тепла.
Ты из этого города
Торопливо ушла.

Я и к этой поспешности
Незаметно привык.
В моей грусти и нежности
Утонул Казанлык.

Ни о чём на свете не жалею,
Если от Земли за пару вёрст
Мчит во мгле безумная Галлея,
Глаз небесный и сестра всех звёзд!

Как же мы светлы и вдохновенны!
Как горят огнём её глаза!
Друг на друга смотрим откровенно,
И уйти от этого нельзя.

И стоим под небом, славословим:
– Вот такой и нам бы в души свет!
Может, мы единые по крови,
Просто не видались много лет?

Тот, кто светел, тот и не заметен,
Больно оступается в пути.
Но комета каждому посветит
И своей дорогой улетит.

Будем жить и в кровь сбивать колени
И по новой шишки набивать.
Жаль, и людям новых поколений
Без войны на свете не бывать!

Улетает в облака из серы,
В облака из сказочного льда,
Гордая, горячая без меры,
И не возвратится никогда.

Пусть потом судачат астрономы,
Сколько там борозд в её ядре,
Как же ей без нас живётся дома,
Как одной ей спится на заре?

Не вернётся, а могла бы славу
И бессмертье с нами обрести.
Может, астрономы и не правы
В том, что сбилась с нужного пути.

Да, у нас всегда тепло и чисто,
Не в пример блуждающим во мгле.
Лишь она, безумна, и лучиста,
Жить могла бы с нами на Земле.

У кометы обгорели руки,
Волосы на лбу опалены.
Как переживёт она разлуку,
Как не побоится тишины!

Что ей наши улицы и скверы
С именем её? Ей всё равно.
Но комета не живёт без веры,
Без неё пропала бы давно.

Видно, у неё своя дорога,
И своя счастливая звезда,
И она за пазухой у Бога
В небесах не сгинет никогда.

Сбережёт и не допустит краха,
Дальше свет в ладонях понесёт.
И слепой какой-нибудь от страха
Вдруг прозреет, встанет и пойдёт.

И комета с массой многотонной
Станет хоть кому-нибудь судьбой.
И заплачет, как перед иконой,
Счастьем переполненный слепой.

Дожил до возраста Христа.
Мой крест и светлый, и зелёный.
А кто-то вновь сошёл с креста
И улыбается влюблённым.

А на кресте скопленье гнёзд,
Благодарящих небо пташек,
И облепивших на ночь звёзд,
Во тьме дрожащих без рубашек.

К нему лесник не приходил,
Чтоб, как и дерево, отметить.
Никто креста не повредил,
А, значит, некому ответить…

Я так привык к своей жене,
К её молчанию глухому,
Что иногда казалось мне,
Что это смерть идёт по дому.

Почти безвольная, она,
В себе всё чаще замыкалась.
А я не понял, что жена
От прошлой жизни отрекалась.

Но осознал однажды я,
Из крепости моей сбегая,
Выходит не жена моя,
А женщина совсем другая.

Так стало в комнате светло!
И всё, что в ней плохого было,
Её лицо в тот миг сожгло,
Весь мрак прошедший ослепило.

А я стою и невдомёк,
Что я прощён её губами.
Что я уже насквозь промок
Её солёными слезами…

Я вышиб дверь, побрёл к кресту,
И до того мне было дико,
Что вкусно пахнет за версту
И пламенеет земляника.

Тропинкой белою бреду,
А почему? И сам не знаю!
Свою последнюю беду
Из сердца с болью выгоняю.

Я убираю крест в лесу,
Не разоряя птичьи гнёзда.
И на деревья их несу,
Пока сберечь ещё не поздно.

Всхожу на холм, весь день точу
Топор последний на природе.
– Эй, где вы, плотники? – кричу.
И вот они уже приходят.

Вот подойдут, и я пойму,
Куда ведёт дорожка эта.
И впрямь не нужен никому
Ещё при жизни крест поэта.

Уже давно всё было это…
Дорога, а за ней село…
Жил летописец там в то лето,
И нам, мальчишкам, повезло.

Он говорил витиевато
И нас записывал в друзья.
Но мы тогда не знали платы
За то, что можно и нельзя.

И в кровь истоптанные ноги
К реке тащили каждый раз.
И по какой идти дороге
Тогда отцы учили нас.

А он – про душу человека
И про высокие дела.
Казалось, боль и радость века
Через судьбу его прошла:

«За правду многое простится,
Ты ото лжи всегда беги.
Вся жизнь в глазах не уместится,
А, значит, душу береги!»

Он говорил неоднократно
Мол, жизнь, как яблоня в саду,
Сломал и не поднять обратно.
Учил, как будто на беду.

Его жена, темна, как камень,
Полола, он скрипел пером.
Жена боролась с сорняками,
А мы с любовью и добром.

Ломали яблони ребята.
Настала очередь и мне.
Пришёл, сломал и воровато
Исчез в полночной тишине.