Густав Майринк - Избранное: Романы, рассказы

Однажды леди Этельвин пришла на ум мысль развесить по всем окнам белье, и таким образом она обнаружила, что одно окно всегда оставалось пустым, а значит, это и было окно той комнаты, вход в которую невозможно было отыскать.

Но все дальнейшие попытки что-то разведать не увенчались успехом; коридоры и переходы старинного замка представляли собой такой запутанный лабиринт, что в нем невозможно было разобраться.

Между тем время от времени, причем всегда приблизительно одного и того же числа определенного месяца, всех охватывает неясное тягостное ощущение, словно бы в замке Хэтевэй поселился незримый гость.

Это чувство, усилившееся, вероятно, под влиянием целого ряда незначительных признаков, постепенно перерастало в страшную неопровержимую уверенность.

И вот однажды, когда леди Этельвин, истерзанная страхами и бессонницей, в лунную ночь выглянула в окно, она, к своему беспредельному ужасу, увидела сопровождаемое кастеляном призрачное обезьяноподобное существо неописуемо безобразного вида, которое с громким сопением крадучись переходило двор.

Мистер Дауд Гэлехер умолк и, прикрыв глаза рукой, откинулся на спинку кресла.

— Эти картины преследуют меня по сей день, — продолжил он свой рассказ, — я так и вижу перед глазами окруженный парком, стоящий среди причудливо очерченной поляны, окаймленной траурными тисами, кубический замок, похожий на брошенную игральную кость.

Передо мной встает видение полукруглых оконных арок с развевающимся бельем и среди них одно пустое и темное. И тут… и тут… Да, кстати! Я кое-что забыл вам сказать.

Всякий раз, когда чувствуется присутствие незримого посетителя, в коридорах замка витает какой-то едва уловимый, особенный дух. Один старый слуга уверял, будто бы он узнает запах лука.

Что бы все это значило?

Спустя несколько недель после того, как я покинул замок Хэтевэй, до меня дошел слух, что Вивиан впал в меланхолию! Так, значит, и он тоже!

Такой сорвиголова, способный с голыми руками вступить в схватку с тигром!

Скажите, господа! Вы можете это объяснить?

Пусть это был призрак, роковое проклятие, магическое видение, да хоть чума собственной персоной, прости Господи, но должен же был Вивиан сделать хотя бы попытку сопротивления…

Звон разбившегося бокала прервал рассказчика.

Мы все испуганно вскинули головы — Эцехиэль фон Маркс, прямой как свечка, оцепенев, застыл в своем кресле, уставив невидящий взгляд в пустоту… Сомнамбулическое состояние!

Бокал с вином выпал из его руки.

Я тотчас же установил магнетический контакт с Марксом, начав поглаживать его в области солнечного сплетения и заговорив с ним шепотом.

Скоро наш сомнамбула пришел в то состояние, когда уже было возможно обмениваться с ним короткими вопросами и ответами, и тут произошел следующий разговор:

Я.«Вы хотите нам что-то сказать?»

Эцехиэль фон Марке.«Фейгльшток».

Мистер Дауд Гэлехер.«Что это значит?»

Эцехиэль фон Маркс.«Фейгльшток».

Другой из присутствующих.«Да объяснитесь же яснее!»

Эцехиэль фон Маркс.«Фейгльшток Аттила, банкир, Будапешт, Вайценский бульвар, номер семь».

М-р Дауд Гэлехер.«Ни слова не понимаю».

Я.«Может быть, это связано с замком Хэтевэй?»

Эцехиэль фон Маркс.«Да».

Господин во фраке.«Кем было это обезьяноподобное существо с сиплым голосом?»

Эцехиэль фон Маркс.«Доктор Макс Ледерер».

Художник Кубин {51} .«И кто же такой доктор Макс Ледерер?»

Эцехиэль фон Маркс.«Адвокат и компаньон Аттилы Фейгльштока, будапештского банкира».

Третий господин.«Что нужно этому доктору Ледере-ру в замке Хэтевэй?»

Эцехиэль фон Маркс, (невнятное бормотание).

Художник Кубин.«Какое отношение имеют графы Хэтевэй к банкирской фирме Фейгльщтоков?»

Эцехиэль фон Маркс (шепотом, находясь в глубоком трансе), «…с давних пор… деловое товарищество с графским семейством».

Я.В какую тайну посвящались наследники графского титула в день своего совершеннолетия?

Эцехиэль фон Маркс, (молчит).

Я.«Отвечайте же на вопрос!»

Эцехиэль фон Маркс, (молчит).

Господин во фраке (орет). «Во что они посвящались?»

Эцехиэль фон Маркс (с заметным трудом). «Всост… В состояние фамильного банковского счета…»

Мистер Дауд Гэлехер (задумчиво сам с собой). Так вот оно что! В состояние фа-миль-ного бан-ковского сче-та?!

Ученики ощупью, мелкими шажками, поднимались по винтовой лестнице.

В обсерватории набухала темнота, а возле блестящих латунных телескопов тонкими холодными лучами — струйками падал в круглый зал звездный свет.

Если медленно поворачиваться из стороны в сторону, позволив глазам свободно блуждать по комнате, можно было увидеть, как разлетаются брызги света, разбиваясь о металлические маятники, свисающие с потолка. Мрак пола заглатывал сверкавшие капли, сбегавшие по гладким, блестящим приборам вниз.

— Мастер {52} наблюдает сегодня Сатурн, — сказал Вийкандер немного погодя и указал пальцем на большой телескоп, который, словно твердый, мокрый рог огромной золотой улитки, из ночного неба протиснулся сквозь люк обсерватории. Никто из учеников не возразил ему; они даже не удивились, когда, подойдя ближе, убедились в правоте Акселя Вийкандера.

— Для меня загадка, как может человек в полумраке, только по положению телескопа, узнать, на какую звезду он направлен, — удивленно заметил кто-то. — Откуда такая уверенность, Аксель?

— Я чувствую, комната полна тлетворных флюидов Сатурна, доктор Мохини. Поверьте, телескопы засасывают звезды, на которые направлены, они как живые воронки, и затягивают их лучи, видимые и невидимые, в завихрения своих линз!

Если человек, так же, как я — с давних пор, — ночи напролет проводит в предельном напряжении чувств, словно в засаде, он не только научается чувствовать и различать тихое, незаметное дыхание звезд, ощущать их приливы и отливы, осознавать, как они беззвучно овладевают нашим мозгом, гасят наши намерения, чтобы поместить вместо них другие — как они, исполненные ненависти, молча борются друг с другом, эти коварные силы, за право приоритета в управлении кораблем наших судеб… Он научается видеть сны бодрствуя и наблюдать, как в известные часы ночи в видимое царство прокрадываются бездушные призраки умерших небесных тел, жаждущие жизни, и в чуждой, медлительной игре, пробуждающей в нашей душе смутный, неизъяснимый ужас, обмениваются загадочными, понятными лишь им знаками… Но давайте включим свет, в темноте легко сдвинуть что-нибудь, — а Мастеру не нравится, если вещи тревожат, перемещая их с законных мест.