Антология - Большое собрание преданий, сказок и мифов западных славян

и пень этот молвит, очами вращает,

он яблоню от чужаков защищает,

ах, старче, так бесы людей обольщают!»

«Ты ошибаешься, сын мой! От Бога

все чудеса там, Ему лишь во славу!

Вижу, что путь свой закончу по праву

именно здесь, так сложилась дорога,

В этой земле мне лежать. Напоследок,

сын мой, со мной на скалу ты последуй».

Сквозь заросли юноша путь проложил

и старца наверх на руках потащил.

Когда уже к яблоне той поднялись,

пень к старцу поднял свою голову ввысь

и, руки к нему протянув, ликовал:

«Ах, мой господин, посмотри на плоды —

то саженец твой, как же долго я ждал:

сорви, вот молитв твоих долгих следы!»

«Загорж, ах, Загорж, скоро отдохновенье:

остались последние жизни мгновенья!

Безмерна к нам милость великая Божья,

обоих спасла нас от адского ложа!

Прости меня ныне, тебя я прощаю,

мы вместе с тобой рядом головы сложим,

а души пусть ангелы ввысь забирают!»

«Аминь!» – отозвался Загорж и мгновенно

навеки почил, в скудный прах превратился,

и лишь ежевика на голых каменьях

осталась на память, что здесь он молился.

И замертво старец на землю упал —

земной его путь в тот же миг завершился!

Средь леса лишь юноша бедный стоял,

исполнить последнюю волю стремился.

А над головой его в то же мгновенье

две белых голубки на небо взлетели,

они возносились в счастливом паренье

и вот уже с ангелов хором запели.

Водяной над озером

Поет песню вечером:

«Ярче месяцу светить,

Пусть сшивает крепче нить.

Шью себе я боты

Для любой работы.

Ярче месяцу светить,

Пусть сшивает крепче нить.

Как настанет завтра пятница,

Водяной в свой плащ нарядится.

Ярче месяцу светить,

Пусть сшивает крепче нить.

Наряд зеленый, боты красные,

Завтра свадьба ждет прекрасная.

Ярче месяцу светить,

Пусть сшивает крепче нить».

Рано утром панна встала,

белье в узел завязала:

«К озеру пойду я, матушка,

постираю свое платьишко».

«Ах, к озеру не ходи,

дома, дочка, посиди.

Сон я видела к беде,

не ходи сейчас к воде:

Тебе жемчуг выбирала,

в бело платье одевала,

юбка – пена водяная,

не ходи к воде, родная.

Платье белое – к печали,

Перлы – слезы предвещали,

пятница – беду сулит», —

мать, тревожась, говорит.

Панне дома не сидится,

Тянется она к водице,

что-то к озеру толкает

и от дома отвлекает.

Лишь стирать расположилась,

доска под ней проломилась,

словно в матушкином сне,

панну тянет к глубине.

Снизу волны забурлили,

и круги все шире, шире.

А на тополе у скал

Водяной рукоплескал.

Невеселые, тоскливые

будни водяного края,

за осокой среди лилий

рыбки плещутся, играя.

Солнышко не согревает,

ветерок не веет,

хладно, тихо – будто горе

в сердце холодеет.

Невеселые, тоскливые

эти водные края,

в полутьме и полусвете

все течет день ото дня.

Водяного двор большой,

в нем богатства много,

но не веселы душой

гости водяного.

Если кто-нибудь войдет

во врата хрустальные,

того больше не увидят

родичи печальные.

Водяной у ворот

начинает шить,

его жена молодая —

дитятко кормить.

«Баю-баю, дитятко,

сыночек нежданный,

улыбка на личике —

тоска в сердце мамы.

Ты любовно протянул

ко мне ручки обе:

а я лучше бы лежала

под землей, во гробе.

На кладбище за костелом

с крестом в черной нише,

чтобы мамочке моей

идти ко мне ближе.

Баю-бай, сыночек мой,

мой малютка-водяной!

Как мне хочется домой,

к своей матушке родной!

Старалась бедная она,

приданое шила,

а сейчас в тоске, одна,

без доченьки милой.

Вышла, вышла замуж дочь,

но и тут ошибки:

сваты были – черны раки,

а подружки – рыбки.

А мой муж – помилуй Бог!

Мокрый и на суше,

он в горшочках под водою

людей прячет души.

Ах, сыночек, баю-бай,

волосики зеленые —

выходила мама замуж,

не была влюбленная.

Обманули, затянули

в неразрывны сети,

мне осталась одна радость —

ты на этом свете!»

«Что поешь, жена моя?

Ишь, что напевает! —

Твоя песнь проклятая

гнев во мне рождает.

Замолчи, жена моя,

Желчь во мне вскипает,

или сделаешься рыбой,

с другими так бывает!»

«Не гневайся, водяной,

что твои угрозы!

Что возьмешь с растоптанной,

выброшенной розы.

Юности весенний цвет

загубил давно ли?

И ни разу ты моей

не исполнил воли.

Сто раз я тебя просила,

умоляла сладенько,

чтоб пустил хоть на часочек

к моей милой маменьке.

Сто раз я тебя просила,

слез лились потоки,

чтоб позволил мне проститься

с мамой одинокой.

Сто раз я тебя просила,

на коленях, в горести,

в твоем сердце камня сила —

где там взяться жалости!

Не гневайся, не сердись,

водяной, мой муж.

Или – гневайся и пусть

все случится уж.

Если хочешь рыбой сделать,

чтоб была немая,

преврати-ка лучше в камень,

камень чувств не знает.

Сделай камень из меня,

кровь застынет в жилах,

чтоб душа о свете дня

больше не тужила».

«Рад бы, рад бы был, жена,

я поверить слову,

только рыбку в синем море

кто поймает снова?

Не препятствовал бы я

к матушке явиться,

но лихие мысли женщин —

кто их не боится?

Ну же, ладно, отпущу,

облегчу-ка долю,

если только слово дашь

исполнить мою волю.

Мать не смей ты обнимать,

ни кого иного,

а не то любовь земная

пересилит снова.

Никого не обнимай

с зари до заката,

а как благовест услышишь,

воротись сюда ты.

С заутрени до вечерни

время тебе дарится,

а для верности дитя

пусть со мной останется».

Как бы, как бы это было

чтоб без солнышка весной?

Что же это за свиданье

без объятия с родной?

Если к матери прижмется

дочь в тоске сердечной,

кто ее тогда осудит

за порыв извечный?

Плача, с матерью проводит

время водяная:

«Время к вечеру подходит,

я боюсь, родная».

«Ты не бойся, моя дочка,

темной силы дерзкой,

я тебя не дам в обиду

ублюдине мерзкой!»

Пришел вечер. Муж зеленый

под окнами шляется,

женщины, засов задвинув,

от него скрываются.

«Ты, дитя мое, не бойся

твари водяной,

он на суше не имеет

власти над тобой».

Звон вечерний отзвонили,

Бух! Бух! – стук раздался:

– Ну, жена, пошли домой,

Я проголодался!

– Вон отсюда, враг поганый,

прочь иди, на дно свое,

там устроишь ужин званый,

все, что здесь, то – не твое!

В полночь – бух! бух! – снова

стук в запертые двери:

– Ну, жена, пойдем домой —