Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Церковь была почти пуста: переехав на Запад, Брайан так и не обзавелся здесь друзьями. На службу из уважения к вдове пришла лишь горстка сотрудников редакции, поэтому Виктория заметила Бордена почти сразу же. День выдался дождливый и пасмурный; Борден в одиночестве сидел в последнем ряду, у самой двери, но не узнать его светловолосую голову было невозможно. Не вслушиваясь особо в слова святого отца, Виктория вспомнила тайное, известное только троим прозвище Бордена — Лютик.

Прибывший на кладбище траурный кортеж состоял всего из двух машин, однако Бордену каким-то чудом удалось втиснуться во второй автомобиль, и сейчас с непокрытой головой он стоял под дождем у края могилы. Виктория невольно отметила, что седину он начал скрывать краской и что на его лице, по-мальчишески непосредственном, появилась сетка мелких морщин, припорошенных неуверенностью и усталостью.

Когда она, стройная, средних лет женщина без единой слезинки на глазах, скрытых вуалью, отошла от могилы, Борден попросил разрешения проводить ее. Поскольку к окончанию печальной церемонии никого, кроме священника, на кладбище не осталось и места в машинах хватало, Виктория согласилась. Голос Бордена тоже стал другим. Как и прическа с тщательно скрытой сединой, он лишь напоминал об энергии давно минувшей молодости.

Обратный путь священник проделал почти в полном молчании. Виктория познакомилась с ним днем раньше, отдавая последние распоряжения относительно похорон. Ни сама она, ни покойный муж не могли считаться дисциплинированными прихожанами, и на лице служителя Божия было унылое выражение представителя церкви, который хорошо знает, что к его услугам прибегают по необходимости, но никак не из пылкой веры.

Пока они ехали до города, было произнесено не больше трех десятков слов. Священник расстался с ними у церкви. Ответив на его робкое прощальное рукопожатие, Борден предложил Виктории проводить ее до дома. Владела она собой превосходно — ее слезы высохли еще годы назад, — поэтому спокойно ответила, что в помощи и поддержке не нуждается. По возвращении домой Виктория собиралась усесться за стол и вплотную заняться подготовкой воскресного выпуска своей страницы: делать это в любом случае придется, да и с меланхолией так легче справиться. Но Борден настаивал — в безукоризненно вежливой манере и с той заботой в голосе, которая так располагала к нему людей в годы молодости.

Когда святой отец скрылся из виду, Виктория, откинув вуаль, попросила у Бордена сигарету. Тот раскрыл и протянул ей плоский золотой портсигар, щелкнул золотой же зажигалкой и закурил сам. Что-то в движениях его рук вызвало у Виктории смутную неприязнь, объяснить которую было бы весьма затруднительно. За неимением более точного определения она назвала бы их нарочитыми.

Минуту или две они ехали молча.

— Был он счастлив в свои последние годы? — спросил Борден.

— Нет.

— Какая потеря. — Борден вздохнул, и Виктория почувствовала, что в его вздохе звучала не только скорбь по усопшему. — Ведь он был способным, очень способным.

Пафос этой фразы сделал бы честь известному политику, который произносит речь по случаю запоздалого открытия памятника героям войны.

— Чем он занимался после того, как вышел в отставку?

— Читал.

— Читал? — Борден был слегка озадачен. — И все?

— Да. Того, что я зарабатывала в газете, полностью хватало нам обоим.

— Я и не знал, что у тебя писательский дар.

— Жизнь заставила. В колледже у меня по английскому было только «отлично».

Они оба улыбнулись.

— А Клэр тоже здесь с тобой? — поинтересовалась Виктория.

Борден посмотрел на нее так, будто услышал в вопросе издевку.

— Ты ни о чем не слышала?

— О чем я могла слышать?

— Шесть лет назад мы развелись. Она вышла замуж за какого-то итальянца, владельца ипподрома. В Америку Клэр уже не вернется.

— Прости.

— То, как мы жили, вряд ли можно назвать браком, — пожав плечами, ровным голосом заметил Борден. — Спектакль длился несколько лет, пока в нем был хоть какой-то смысл. А потом — adieu, cherie — прощай, дорогая…

— Что же ты делаешь здесь?

— Видишь ли, после развода мы с Клэр какое-то время разъезжали по Европе, но вернуть прошлое так и не смогли. Перспектива работать меня не соблазняла, хотя были и довольно приличные предложения. Денег нам хватало, и я мог позволить себе не работать. А потом, когда мы с ней появлялись в обществе, за спиной слышался такой шепоток… Может, это нам только казалось, но…

— Вам это не казалось.

Вновь повисло молчание. Затем Борден спросил у Виктории номер ее телефона и записал его — подчеркнуто аккуратная строчка, выписанная золотым карандашиком в изящном, с кожаным переплетом блокноте.

— Будет настроение, позвони. Поужинаем где-нибудь вместе. — Он протянул ей свою визитную карточку.

Борден Стейнц, пробежала ее глазами Виктория. Бутик Меццоджорно — одежда для мужчин.

— Там меня можно застать каждый день. После одиннадцати.

Мимо этого магазинчика Виктория проходила множество раз. Выведенное на витрине название всегда казалось ей до глупости претенциозным. В конце концов, по-английски оно означало всего лишь «южная лавка». Магазинчик был изысканным и дорогим, за стеклом лежали итальянские рубашки, галстуки, свитера кричащих расцветок, довольно безвкусные, по мнению Виктории. Внутрь она не заходила ни разу.

— Я купил его лет пять назад. Решил, что нужно хоть чем-то заняться. — По губам Бордена скользнула улыбка, он будто бы извинялся. — Удивительно, как гладко все прошло. Никогда не думал, что придется стать торговцем на Беверли-Хиллз. Но во всяком случае, теперь у меня есть работа.

У дома, где жила Виктория, машина остановилась. Дождь так и не кончился, но Борден предупредительно выскочил первым, раскрыл с противоположной стороны дверцу автомобиля. Когда Виктория ступила на тротуар, он отослал водителя, сказав, что предпочтет прогуляться.

— Ты считаешь, одиночество сейчас тебе не противопоказано? Я бы с удовольствием зашел и…

— Спасибо, нет.

— Понимаешь, — его голосу не хватало уверенности, — мне казалось, я должен проводить тебя. Сколько времени мы были вместе, втроем…

— С твоей стороны это было очень любезно, Борден.

— Должен сделать тебе одно признание. — Он оглянулся по сторонам, опасаясь, по-видимому, чужих ушей. — Ведь я видел тебя, Вики, в тот день. Ты улыбнулась, а я отвернул голову. Потом я чувствовал себя дураком и не мог избавиться от чувства вины, но…

— В какой день? — спросила Виктория, потянув на себя входную дверь.

— Не помнишь? — В устремленном на нее взгляде Бордена сквозило недоверие.

— В какой день, Борден? — повторила вопрос Виктория уже на пороге.