Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— И все-таки он мне не померещился. — Роберта обижало, что отец не верит ему. — Войди этот мужчина сюда, я узнал бы его сразу. Высокий, в черной куртке, с голубыми глазами и короткими, почти бесцветными ресницами. Сначала мне показалось, что ресниц у него нет вообще…

— Сколько же, по-твоему, ему было лет? Как мне? — Отцу Роберта не исполнилось еще пятидесяти.

— Нет, не похоже.

— Может, как дяде Жюлю?

— Это, пожалуй, ближе.

Роберту хотелось, чтобы отец и мать оставили его в покое. Самое страшное позади, нога в гипсе, а через три месяца, по словам врача, он опять начнет бегать. Случившееся необходимо просто выбросить из головы.

— Значит, — заключила мать, — это был голубоглазый мужчина лет двадцати пяти.

Сняв трубку телефонного аппарата, она попросила телефонистку соединить ее со школой горнолыжного спорта.

Отец вытащил сигарету, подошел к окну, закурил. На улице шел снег. Он повалил сразу после полуночи; подъемники не работали, так как сильный ветер высоко в горах увеличивал опасность схода лавин.

— А с человеком, который меня подобрал, вы уже говорили?

— Да. Он назвал тебя отчаянным храбрецом, а еще заметил, что больше пятидесяти метров ты бы дальше не прополз. Я дал ему двести франков. Швейцарских.

— Тс-с! — призвала их к тишине мать. — Вас снова беспокоит миссис Розенталь, — проговорила она в трубку. — Да, благодарю. Врачи сказали, особенно беспокоиться не о чем. Мы только что говорили с сыном, и одна маленькая деталь в его рассказе показалась нам немного странной. По словам мальчика, рядом с ним остановился какой-то мужчина, снял с него лыжи и пообещал прислать от вас помощь. Скажите, ставил ли вас кто-нибудь в известность о несчастном случае? Вчера, где-то около шести. — Лицо матери напряглось. — Понятно. Нет, его имени мы не знаем. Сын сказал, ему около двадцати пяти лет, голубые глаза и редкие светлые ресницы. Одну минуту, я уточню. Роберт, какие у тебя были лыжи? Они хотят посмотреть на своих стеллажах.

— «Аттенхоффер», сто семьдесят сантиметров. На концах красной краской мои инициалы.

— «Аттенхоффер», — повторила в трубку мать. — На концах две красные буквы «Р». Спасибо, я подожду.

Затушив сигарету в пепельнице, к больничной койке Роберта подошел отец. Даже ровный загар не мог скрыть следов усталости на его лице.

— Роберт, — с печальной улыбкой сказал он, — пора тебе научиться быть более осторожным. По мужской линии ты у меня единственный наследник, второй, боюсь, уже не появится.

— Хорошо, папа, я буду очень осторожным.

Мать протестующе замахала на них рукой и плотно прижала трубку к уху.

— Спасибо. Не сочтите за труд, позвоните мне, если что-нибудь узнаете. — Она положила трубку. — Твоих лыж у них нет.

— Невероятно, — негромко произнес отец. — Чтобы взрослый мужчина бросил в снегу ребенка, похитив его лыжи!

— Попался бы он мне в руки, — с ненавистью бросила мать. — Всего на десять минут! Роберт, мальчик, постарайся вспомнить: он выглядел… он казался нормальным?

— В полном порядке, насколько я мог судить. Обыкновенным.

— Может, ты еще что-нибудь заметил? Напряги память, Роберт. Что-нибудь, что поможет разыскать его. Не ради нас, ты же понимаешь. Если в городке есть человек, который мог так поступить, необходимо, чтобы люди узнали о нем, пока с другими не произошло чего похуже…

— Мам! — В глазах Роберта появились слезы. — Я рассказал вам все, что было. Я не врал.

— Как звучал его голос, Роберт? Высоко? Низко? Говорил ли он как парижанин, как кто-нибудь из твоих учителей или…

— Ох… — коротко выдохнул он.

— Да? Что ты хотел сказать?

— Я разговаривал с ним на немецком. — Видимо, укол морфия заглушил не только боль, если Роберт вспомнил об этом лишь сейчас.

— Что значит на немецком?

— Я обратился к нему по-французски, но он не понял. Мы говорили на немецком.

Родители переглянулись, и мать участливо спросила:

— Он был настоящим немцем? Не швейцарским? Ведь ты понял бы разницу, правда?

— Конечно.

Когда приходили гости, отец любил пародировать французский выговор наезжавших из Берна друзей, мгновенно переходя на их же немецкий. Роберт никогда не жаловался на слух, а привитая дедом с бабкой любовь к литературе позволяла ему в школе целыми страницами декламировать Гете, Шиллера и Гейне.

— Да, мама, это был самый настоящий немец.

В больничной палате воцарилась тишина. Отец вновь подошел к окну, за которым плясал хоровод снежинок.

— Я так и знал, — спокойно сказал он, — что дело вовсе не в лыжах.

Победа осталась за отцом. Мать настаивала на том, чтобы обратиться в полицию, хотя в городок съехались не менее десятка тысяч любителей покататься с гор, и одному Богу известно, сколько среди них насчитывалось голубоглазых немцев. К тому же пять раз в день на вокзал приходил, а затем отправлялся набитый туристами поезд. Уверенный в том, что незнакомец уехал в тот же вечер, отец тем не менее ходил из бара в бар, пытаясь увидеть человека, соответствующего описанию Роберта. Обращение в полицию принесло бы, по его словам, только вред: стань случай с сыном достоянием общественности, как тут же раздался бы вой обывателей, возмущенных новым всплеском параноидальной склонности евреев к мании преследования.

— В Швейцарии полно нацистов всех национальностей, — раз за разом повторял мистер Розенталь в ходе длившегося неделю спора с супругой. — Зачем давать им еще один козырь? Чтобы они на каждом углу кричали «не ждите от евреев покоя»?

Мать, которой оставшиеся в Германии родственники время от времени слали тревожные письма, имела характер более твердый и любой ценой стремилась восстановить справедливость. Но, будучи женщиной умной, она довольно быстро поняла тщетность своих усилий. Четыре недели спустя, когда врачи разрешили Роберту двигаться, в машине «скорой помощи», которая должна была доставить их через Женеву в Париж, она, держа сына за руку, безжизненным голосом сказала:

— Скоро нам придется покинуть Европу. Не могу жить там, где подобные вещи сходят мерзавцам безнаказанно.

Позже, уже во время войны, после того как умер отец и они переехали в Америку, рассказ о голубоглазом немце услышал один из друзей Роберта, также неоднократно бывавший в Альпах. Дослушав его до конца, друг заявил, что почти наверняка знает, о ком шла речь. Вероятнее всего, предположил он, судьба свела Роберта с инструктором горнолыжного спорта из Гармиша, а может, Оберсдорфа или Фройденштадта, который возил пару состоятельных клиентов из Австрии с одной лыжной базы на другую. Имени инструктора приятель не знал, а когда в самом конце войны Роберту довелось побывать вместе с армией в Гармише, на лыжах там, конечно же, никто не катался.