Томас Рид - Избранные произведения. Том II

— Саб, ты хочешь меня рассердить и отчасти уже добилась этого! — воскликнула Вега. — Право, я начинаю на тебя сердиться.

— Напрасно. Не вижу никакого повода.

— Как не видишь?

— Конечно. Какой же это повод?

— Ты, кажется, подозреваешь, что у меня есть тайна и я способна скрыть ее от тебя, Саб. Это ужасно! — воскликнула Вега, и на ее глазах блеснули слезы.

— Вот так логика! — вскричала в свою очередь Сабрина. — Ты только что обвиняла меня в том, что я, будто бы, что-то скрываю от тебя. А теперь ты сердишься за то, что я говорю тебе правду… Да, да, не гляди на меня такими изумленными глазами, Вегочка! Ясно, что ты хотя и на три года моложе меня, но в некоторых делах гораздо опытнее, и, между прочим, в этих делах.

— В каких, Саб? Я не понимаю.

— Разве? Ну я, может быть, не так выразилась. Я хотела только сказать, что тебе, вероятно, не безразлично, куда именно направляется этот всадник.

— Ах, Саб, ты меня не только обижаешь, но даже оскорбляешь! — с упреком вырвалось у Веги. — Я нисколько, ни капельки, не интересуюсь Реджинальдом Тревором. Твои намеки не имеют никакого основания.

— Ты правду говоришь, Вега? — со сдержанной тревогой спросила брюнетка, и в ее прекрасном строгом лице выразилось глубокое и искреннее чувство к сестре.

— Ты обвинила меня в несносном любопытстве, а сама еще хуже меня любопытствуешь. Хорошо ли это, Саб? — с оттенком злорадства возразила блондинка, радуясь тому, что ей так скоро удалось отплатить сестре за ее любопытство.

Впрочем, злорадство Веги было не серьезное, а такое же легкое, ребяческое, как и вся она.

Сабрина оставила возражение сестры без ответа. Но ее молчание и покорный вид красноречивее слов говорили, что она чувствует себя не правой и побежденной. Подметив и это, Вега в порыве искренней сердечности спросила:

— Разве тебе очень хотелось бы знать, Саб, как я отношусь к Реджинальду Тревору?

— Да, конечно, — созналась Сабрина. — И когда ты скажешь мне это, я объясню тебе причину моего… любопытства.

— О, в таком случае я все охотно скажу тебе, милая Саб. Слушай! Реджинальд Тревор для меня так же безразличен, как всякий другой мужчина. Все они для меня лично ничего не значат.

— Неужели ты ни в кого не влюблена, Вегочка?

— Ни в кого. Сколько раз мне повторять тебе это?

— И никогда не была влюблена?

— Ах, Саб, какие странные у тебя вопросы! А этот последний всех страннее. Ведь ты всегда говорила мне, что не понимаешь и не признаешь другой любви, кроме неизменной, постоянной до гроба. И мне думается, что если бы я была в кого-нибудь влюблена, то оставалась бы влюбленной в одну и ту же особу до сих пор. Но я даже и понятия не имею об этом чувстве, потому что никогда не испытывала его. Да, по правде сказать, и не желаю испытывать, если оно так терзает всех людей, как тебя.

— Это еще что за глупости! — едва не вспылила сдержанная Сабрина. — Я — влюблена и терзаюсь этим! Еще что выдумаешь? Уверяю тебя, что ничего подобного со мною не произошло.

— Нет, Саб, произошло и даже очень много «подобного», — невозмутимо продолжала Вега, чувствуя за собой превосходство и намереваясь использовать его до конца. — Может быть, ты думаешь, что никто ничего не замечает? Но ты сильно ошибаешься. По крайней мере, я не была слепа за все время его отсутствия на войне…

— Кого это его? — с притворным хладнокровием осведомилась старшая сестра.

— Ну, ты, конечно, не догадываешься, о ком я говорю, — подшучивала над сестрой веселая блондинка. — А я сейчас не хочу доставлять тебе удовольствие лишний разок услышать его имя… Скажу только, что с тех пор, как его нет, ты стала совсем другой, чем была раньше, Саб. Право, ты очень изменилась. Я еще помню тебя, когда ты была точь-в-точь такая же шалунья, как мы с Гектором. Но последние два года ты ходишь с меланхоличным видом… влюбленной киски. Только в самые последние дни — после получения известного письмеца, — ты снова немножко повеселела, ха-ха-ха!

Засмеялась и Сабрина, хотя ей было вовсе не до смеха; она чувствовала, что попала в капкан, устроенный ей сестрой. Письмо, на которое не раз уже намекала Вега, действительно рассеяло опасения, которым предавалась Сабрина. У нее никогда не возникало сомнения в верности того, кто был ей дорог и кому была дорога она, но она боялась за его жизнь, и последнее письмо, извещавшее о его возвращении с войны, успокоило ее и заставило «повеселеть», как выразилась Вега.

— Слава Богу, что Реджинальд Тревор не имеет для тебя никакого значения, дорогая сестренка, — поспешила она перевести разговор с себя на Тревора. — Если бы мы с отцом знали это раньше, то были бы избавлены от больших забот.

— Забот? О чем? наивничала Вега.

— Ну, конечно, о тебе.

— По какому же поводу?

— Да по поводу вот этого кавалера, — пояснила Сабрина, кивнув на всадника.

— Напрасно вы так заботились обо мне, Саб, — возразила серьезным тоном Вега. — Я теперь уже достаточно взрослая, так что сама могу позаботиться о себе в подобных случаях.

Это звучало весьма значительно со стороны молоденькой девушки, едва достигшей семнадцатилетнего возраста, но мнившей себя такой же взрослой, как двадцатилетняя Сабрина. Эта наивная на вид девушка обладала, однако, очень независимым характером и не только не намерена была терпеть над собой опеку старшей сестры, но даже считала себя вправе контролировать ее, потому что была любимицей отца, хотя, казалось, к нему скорее подходила бы старшая дочь.

— Уж не вашими ли с отцом заботами следует объяснить причину того, что Реджинальд вот уже около двух недель не показывался у нас? — допытывалась Вега.

— Тут я ровно ни при чем, Вегочка, — ответила Сабрина.

— Так, значит, только отец? Да? Это-то ты уже наверное знаешь, и я прошу тебя сказать мне. По твоему лицу вижу, что ты знаешь, Саб.

— Да, наша горничная Гуензсиана как-то проговорилась мне, что между этим франтом и нашим отцом произошло объяснение, после которого красное перо перестало появляться в нашем доме. Отец прямо сказал ему, что находит излишними его посещения.

— Да? Ну и что же возразил на это обладатель красного пера? Наверное, длинноухая Гуензсиана слышала это и сообщила тебе, — продолжала Вега, отмахиваясь от роя комаров, приставшего к ней.

Сабрина взглянула на сестру и, убедившись, что та действительно серьезно не заинтересована, ответила:

— К сожалению, горничная не расслышала, что именно сказало в ответ отцу красное перо. Она только сообщила мне, что перо что-то глухо пробормотало сквозь зубы и тотчас же удалилось с видом полного разочарования.

— Странно, что Гуензсиана ничего не сказала мне, — заметила Вега. Девушке в самом деле казалось странным, что горничная, всегда выказывавшая именно ей, своей молодой госпоже, особенную симпатию, ничего не сообщила ей об этом.